Дина с грустью услышала эти слова. Ее благоразумие не позволяло ей настаивать, и она только кротко сказала:

– Да, моя милая, ты устала. Я не хочу мешать тебе долее. Разденься поскорее и ляг в постель. Спокойной ночи.

Она вышла из комнаты почти так же тихо и быстро, как привидение, но едва лишь успела она подойти к своей постели, как бросилась на колени и в глубоком молчании излила все горячее сострадание, наполнявшее ее сердце.

Что до Хетти, то она вскоре опять была в лесу: мечты, которые занимали ее наяву, погрузились в жизнь сна почти еще отрывочнее и запутаннее.

Вы помните, Артур Донниторн должен исполнить обещание, которое дал самому себе: увидеться с мистером Ирвайном в пятницу утром. Он проснулся и одевается так рано, что хочет идти к нему до завтрака, а не после завтрака. Он знает, что священник завтракает один в половине десятого, так как у леди семейства назначен для завтрака другой час. Артур сделает раннюю утреннюю прогулку верхом по холмам и позавтракает с ним. За едой всегда отлично говорится.

Успехи цивилизации сделали завтрак или обед удобною и веселою заменою более беспокойных и неприятных церемоний. Мы не с такой мрачной стороны смотрим на наши ошибки, когда наш духовный отец слушает нас, сидя за яйцом и кофеем. Мы как-то определительнее сознаем, что в наш просвещенный век не требуется от джентльмена суровое покаяние и что смертный грех вовсе не несовместим с хорошим аппетитом к завтраку, что нападение на наши карманы, которое в более варварские времена было бы сделано грубым образом посредством пистолетного выстрела, стало совершенно благородным и улыбающимся делом теперь, когда оно совершается в виде прошения о займе, брошенного как вводное предложение между вторым и третьим стаканом кларета.

В старых суровых формах было, однако ж, то преимущество, что они заставляли вас исполнить решение посредством какого-нибудь явного поступка: когда вы приставили рот к одному концу отверстия в каменной стене и знаете наверное, что на другом конце есть слушающее вас ухо, то очень вероятно, что вы скажете то, что вы намеревались сказать, нежели если вы сидите, держа ноги в удобном положении под обеденным столом, с собеседником, который не будет иметь причины удивляться, если вы не имеете сказать ему ничего особенного.

Как бы то ни было, в то время, как Артур Донниторн едет извилинами по веселым тропинкам верхом при сиянии утреннего солнца, он серьезно намеревается излить душу перед священником, и резкий звук косы, раздающийся в то время, как он едет по лугу, производит на него еще более радостное впечатление, потому что он имеет честное намерение. Он с радостью видит надежду на установившуюся погоду теперь, когда наступило время для уборки сена, о чем так заботились поселяне; и участие в радости, которая касается всех, а не только одних вас, производит такое здоровое действие, что эта мысль об уборке сена действует на его расположение духа и представляет его решение делом более легким. Человек, живущий где-нибудь в городе, может, пожалуй, предполагать, что эти впечатления ощущаются только в книжке рассказов для детей, но когда вы очутились среди полей и изгородей, то невозможно сохранить последовательное равнодушие относительно простых удовольствий природы.

Артур проехал деревню Геслоп и приближался к брокетонской стороне горы, когда на повороте дороги он увидел впереди себя шагах во ста человека, которого невозможно было принять не за Адама Бида, если б даже за этим человеком не следовала по пятам серая, бесхвостая овчарная собака. Он шел своим обычным скорым шагом, и Артур приударил своего коня, чтоб догнать его, ибо в нем сохранялось еще чувство, которое он питал к Адаму с детства, чтоб не упустить случай поболтать с ним. Я не скажу, чтоб его любовь к работнику не была несколько обязана своей силой любви к покровительству: наш друг Артур охотно делал все, что было прекрасно, и любил, чтоб его прекрасные дела признавалась таковыми.

Адам, услышав ускоренный топот лошадиных копыт, оглянулся и стал ждать всадника, сняв с головы бумажный колпак с ясною улыбкою, свидетельствовавшею, что он узнал ехавшего. За братом Сетом Адам готов был сделать для Артура Донниторна больше, нежели для какого-нибудь другого молодого человека на свете. Он, вероятно, скорее решился бы потерять что-нибудь другое, только не двухфутовую линейку, которую всегда носил в кармане: то был подарок Артура, купленный на карманные деньги, когда молодой джентльмен был одиннадцатилетним белокурым мальчиком и когда он, пользуясь уроками Адама, сделал такие успехи в плотничном мастерстве и токарном искусстве, что до крайности надоедал всем женщинам в доме подарками, состоявшими из ненужных катушек и круглых коробочек. Адам гордился маленьким сквайром в те молодые дни, и его чувство только слегка изменилось, когда белокурый мальчик подрос и стал усатым молодым человеком. Я должен сознаться, что Адам был очень чувствителен к влиянию звания и готов оказывать уж особенное уважение всякому, кто пользовался большими против него преимуществами, так как он не был философ или пролетарий с демократическими идеями, а просто здоровый, умный плотник, в основе своего характера имевший обширный запас благоговения, которое заставляло его признавать все установившиеся притязания до тех пор, пока он не находил весьма ясных оснований сомневаться в них. Его голова не была набита теориями о том, чтоб привести свет в порядок, но он видел, сколько вреда происходило от зданий, выстроенных из невысушенного леса, от несведущих людей в изящных платьях, которые делали планы пристроек, мастерских и тому подобное, без всякого существенного знания дела, от нечистой столярной работы и от поспешных контрактов, которые никогда не могли быть выполнены без того, чтоб не разорить кого-нибудь; и он, с своей стороны, мысленно решился противодействовать такого роду делам. В этих случаях он не отказался бы от своего мнения перед самым многоземельным помещиком в Ломшейре или даже Стонишейре, но, за исключением этого, он считал благоразумным уступать людям, более его сведущим. Он как нельзя более ясно видел, что леса в имении заведывались весьма дурно и фермерские строения находились в срамном положении; и если б старый сквайр Донниторн спросил его: что выйдет из такого дурного управления? – то он не уклонился бы высказать свое мнение об этом; но побуждение, заставлявшее его оказывать полное уважение к «джентльмену», во все время разговора нисколько не уменьшилось бы в нем. Слово «джентльмен» производило на Адама чарующее влияние; и как он часто говорил сам: «Он терпеть не мог человека, думавшего, что сделается важным барином, если станет петушиться с людьми, которые лучше его». Я должен снова напомнить вам, что в жилах Адама текла кровь крестьянина и что, так как он жил полвека назад, некоторые из его характеристических черт были обветшалыми, как вы и должны ожидать это.

Это инстинктивное поклонение Адама относительно молодого сквайра подкреплялось детскими воспоминаниями и личным уважением; таким образом вы можете себе представить, что он был лучшего мнения о добрых качествах Артура и гораздо выше ценил все его самые незначительные поступки, нежели такие же качества и поступки в каком-нибудь простом работнике, как он сам. Он был уверен, что для всех в Геслопе наступит счастливый день, когда молодой сквайр вступит во владение имением, ибо он имел такой великодушный, чистосердечный характер и необыкновенное понятие касательно улучшения и починок, если взять во внимание, что он только что достиг совершеннолетия. Итак в улыбке, с которою он снял свой бумажный колпак, когда Артур Донниторн подъехал к нему, выражались и уважение, и дружеское расположение.