друг другу приятелями. Сом присоединился через пару дней, а за ним — Вилок. Нас прибило друг к другу каким-то странным течением и несло дальше вместе. Лексусу почему-то было нужно, чтоб я был под боком, я это видел прекрасно, понимал, но почему-то не считал нужным опускать его на место. Мне было даже комфортно. Кто-то копошится рядом, болтает, ржет… Пусть. Одиночество стало напрягать конкретно за этот год после смерти деда, и я был не против компании. К тому же, потом это стало приносить дивиденды в виде постоянно падающих в мою койку девок. Не приходилось напрягаться даже. Ну а то, что Лексус строит из себя самого крутого чувака на районе… Да и хер бы с ним. Пусть играет.

Так что все меня устраивало. Ровно до того момента, когда на третьем курсе Лексус не привел к нам за столик Блонди.

Вот тогда все и понеслось…

— Слушай… А что ты сегодня делаешь после занятий?

Я , придя в себя после погружения в воспоминания, с недоумением смотрю на узкую ладонь у себя на бицепсе. Изучаю ногти, длинные, острые, черного цвета. Охеренная жуть.

— Захар! — ногти нетерпеливо поскребывают по плечу, душная вонь от волос и одежды девки забивает ноздри, — может… Покатаемся?

Я смотрю на девку, силясь вспомнить ее имя. И не вспоминаю. А ведь я ее трахал. Наверно. Скорее всего. Иначе с чего бы ей так интимно прижиматься и так насточиво хотеть , чтоб я ее покатал?

Отворачиваюсь, скидываю ее руку с себя, тянусь за соком через стол.

В этот момент мимо проходит Алька со своим мелким радужным довеском. Хорошо, хоть без длинного бесячего урода.

Лексус тут же подрывается, медово тянет:

— Малыш…

И выскакивает из-за стола. Алька с недоумением смотрит на него, затем  осторожно и воровато косится на меня, словно проверяет, замечаю ли. Видит девку рядом, чуть раздувает тонкие изящные ноздри. И… Поворачивается к Лесусу, упорно что-то нашептывающему ей на ушко.

Я смотрю, сжимая упаковку от сока, смотрю, смотрю…

И ничего не могу сделать! Ничего!

Только наблюдать в бессильной злобе, как Лексус подхватывает ее под локоть и уводит из столовой.

Радужная мелочь пялится на это все неодобрительно, но своего ценного мнения не высказывает.

— Эй, дитя цветов, падай ко мне, — развязно хлопает Сом по коленям, пристально глядя на девчонку.

Она, развернувшись и скривив лицо, звонко спрашивает:

— Ты хоть знаешь, кто такие дети цветов?

Сом раскрывает рот, видимо, придумывая, что ответить, и затем бодро выдает:

— Как кто? Такие, как ты, разноцветные бабочки!

Она вздыхает, как-то грустно даже, серьезно:

— Ты бы хоть иногда книги читал, а не только надписи на презервативах. Глядишь, и телки нормальные давать бы стали.

— Такие, как ты, цветочек? — Сом стряхивает с себя облепивших его девок, подается вперед, кладет локти на стол, смотрит пристально и серьезно, — так ты мне скажи, какую книгу надо прочитать, чтоб ты мне дала?

И вот чувствуется, что ответ ему крайне важен.

Я наблюдаю за концертом с интересом, даже от своих бед отвлекаюсь.

А Сомик-то у нас поплыл… На моей памяти ни на одну девку он так не пялился…

А мелкая, но норовистая, как необъезженный пони, мелочь неожиданно с грустью говорит:

— Так ведь книги не только читать надо, дурачок… Их еще понимать требуется. А вот это тебе как раз и недоступно. Помому что читать научить можно даже обезьяну. И даже тебя. А вот понимать прочитанное…

Она крутит головой и в гробовом молчании, наступившем после ее слов,  выходит из столовой.

Сом с недоумением смотрит ей вслед, потом переводит взгляд на меня:

— Че сказала?

— Сказала, что ты, Сомик, тупой, — спокойно переводит ему Вилок, равнодушно дожирая пятый пирожок.

Сом смотрит теперь на Вилка, а затем с ревом:

— Че сказала???

Выметается из столовой.

Я иду за ним. Не для того, чтоб языкастую мелочь спасти, она и сама с этим отлично справляется, а чтоб выяснить, куда это пропал Лексус. Нехорошие у меня предчувствия.

В коридоре обнаруживается длинный говнюк, брат мелкой засранки, как всегда, четко чувствующий, что ей сейчас надерут жопу. Они с Сомом сверлят друг друга злобными взглядами, но мне на них мгновенно становится похер, потому что в дальнем углу коридора я вижу стоящих рядом Лексуса и мою, мою , блять, девочку! Они мирно разговаривают. Алька улыбается. Ему. Ему!

Я изо всех сил сжимаю кулаки, пытаясь держать себя в руках. Но это, блять, такое сложное дело! Невозможное! Рядом гомон, судя по всему Сомик и Игорь уже дерутся.

Насрать.

Лексус обнимает мою девочку.

Я его сейчас кончу. Просто кончу.

Я двигаюсь к ним, но в этот момент Алька, бросив пугливый взгляд за спину Лексуса, просекает меня и резво скачет в сторону.

А затем и вовсе берет разгон в район библиотеки.

Лексус разворачивается ко мне как раз в тот момент, когда я равняюсь с ним. На лице у него довольная улыбка.

— Видал? — хвастливо говорит он, кивая на уже завернувшую за угол Альку, — все, побегала. Надоело. Да и секса хочет. Она такая… Горячая. Долго без секса не может, а круче меня нет. Так что все, вопрос пары дней.

Я сжимаю зубы до скрипа и тупо иду мимо.

— Эй, ты куда? Пошли Сома спасать… Его Игореха сейчас раскатает.

Мне глубоко похер на Сома, Игореху и всех остальных. Мне не похер только на Альку.

И ее сладкую улыбку, адресованную этому уроду.

Она ответит за нее.

Я умею спрашивать правильно.

Глава 35

Немой

Я уже достаю телефон, чтоб набрать Альке, потому что теряю ее в лабиринте коридоров, промедлив всего секунду с придурком Лексусом, когда дверь библиотеки распахивается и моя девочка, а она моя, что бы она сама по этому поводу не думала, с нереально серьезным лицом топает в сторону старого спортзала, который Виселица выбила у братишки ректора себе под персональную кладовку.

Я смотрю, как Алька заходит туда, подсвечивая себе путь телефоном. Наверно, до выключателя не дотягивается, мелкая совсем… Или не знает, где он.

Иду за ней следом.

Прямо туда, в темный провал склада.

Сердце бьется сильно и ритмично, словно баскетбольный мяч о пол спортзала.

Сейчас ты мне расскажешь, принцеска моя нежная, какого хера улыбалась этой твари…

Дверь захлопывается неожиданно громко, и Алька, роющаяся в старых книгах, пугливо