Правда, сначала поэт говорит о профессиональном мастерстве спортсмена: во-первых, Аркесилай сам и отлично правил лошадьми (с. 46–47), а во-вторых – он один из немногих, кто сохранил свою колесницу невредимой среди четырнадцати (!) опрокинувшихся (с. 48–53). И тот факт, что Аркесилаю посвящены две оды (Pythia. IV и V), вероятно, не случаен.

Главная похвала содержится в последней части оды. Пиндар превозносит Аркесилая за «ум, что превосходит возраст», за «красоту речи», «крепость сил» и, наконец, снова за то, что он «искусный правитель колесницы» (с. 106–115).

Этот букет доблестей настолько значителен и привлекателен, что, случись возможность сказать подобное о прочих победителях, вряд ли поэт упустил бы ее. Итак, гармоническое сочетание физической мощи с интеллектом – прекрасная база для аретр.

Жизнь полиса немыслима без воинской доблести.[409] Однако в эпиникиях Пиндара эта сторона ἁρετή остается в тени (если не считать мифологических сюжетов).

Наконец, богатство материальное в полисе, несомненно, значит много, но калокагатия весьма ценит и духовное богатство. Вот из каких элементов складывается понятие ἁρετή на материале эпиникиев Пиндара.

Рядом с категорией агонистической доблести (переплетаясь и перекликаясь с ней) у Пиндара возникает цепочка этических норм, своеобразный кодекс чести атлета и олимпионика.

Этот кодекс своеобразен, и он отнюдь не идентичен Олимпийскому уставу Ликурга Ифита.[410] Но и противоречий между ними тоже нет. Просто «этический кодекс» Пиндара и Олимпийский устав успешно дополняют друг друга.

Какие же этические положения содержат эпиникии?

Первое. Почетна и желанна лишь многотрудная победа. То, что досталось случайно или в легкой борьбе, не приносит морального удовлетворения ни атлету (настоящему атлету!), ни зрителям. В VII–VI веках до н. э. профессионализм на эллинских стадионах еще не достиг апогея. Именно «эту вершину любительской агонистики прославил и увековечил Пиндар».[411] Хотя жестокость кулачных поединков и взаимная безжалостность панкратиастов и в те времена не являлись исключением,[412] однако боролись тогда не изощренные профессионалы, а преимущественно любители, находящиеся в относительно одинаковых условиях. И если ты становился primus inter pares,[413] то это было особенно почетно.

Наиболее четко и в то же время лаконично эта мысль высказана в X Олимпийском эпиникии, где воспевается победа в кулачном бою мальчика Агесидама (ему же посвящена и XI Олимпийская ода):

Сходная мысль: «доблести, чуждые опасностям, не почитаются», звучит в VI Олимпийском эпиникии (с. 9-11).

Обращаясь к ахарнянину Тимодему, ставшему победителем в панкратии на Немейских играх (а до этого уже одержавшему ряд побед на других состязаниях), Пиндар восклицает:

И даже благородное происхождение и расположение небожителей не приносит такой славы, как победа, добытая в тяжком и честном поединке.

Второй этический тезис: атлет всегда должен помнить, благодаря чьим наставлениям он стал победителем. Слова благодарности, обращенные к тренеру, встречаются во многих Пиндаровых эпиникиях. Это, так сказать, элемент хорошего тона, обязательный для атлета. В уже упоминавшейся X Олимпийской оде, посвященной Агесидаму Локрийскому, с самого начала поэт высказывает пожелание, чтобы победитель выразил признательность своему тренеру Илу– «мужу-наставнику»:

Два эпиникия (Olympia, VIII и Nemea, VI) посвящены мальчику-борцу Алкимеду Эгинскому. В обеих одах есть слова похвалы и благодарности, обращенные к Мелесию – тренеру Алкимеда, бывшему в свое время прекрасным атлетом. В молодые годы неоднократно побеждая на стадионах и получив немало наград, Мелесий теперь удостоен высшей награды – победы своего ученика:

Тема преемственности атлетического мастерства легко обнаруживается (как мы уже видели выше) во многих эпиникиях: брат, отец или даже дед передают агонистические навыки младшему наследнику. Теперь же речь идет о тренере и ученике. Собственно, VIII Олимпийский эпиникий в равной мере адресован и атлету, и его учителю. Похвалой Мелесию заканчивается и VI Немейский эпиникий (с. 60–65). Этот же мотив благодарности тренеру встречаем и в IV Истмийском эпиникии (с. 90).

Третий этический тезис: жестокость схваток нигде не осуждается Пиндаром (хотя ею, как мы знаем из других источников, иногда грешили адресаты поэта). Это считалось в порядке вещей, тем более что не в интересах Пиндара было заострять внимание аудитории на отрицательных моментах агонов. Такое условие диктовал сам жанр эпиникия.

Четвертый этический тезис – гармония физической силы и добродетели. Это положение соответствует уже рассмотренному выше сочетанию силы физической и интеллектуальной.

В V Истмийской оде Пиндар воспевает Пифея – старшего брата и тренера Фи лаки да с Эгины:

А в VII Истмийской оде подобная похвала принимает уже несколько более специфические очертания: эпиникий посвящен пан-кратиасту Стрепсиаду из Фив. Боец описан как могучий великан, но одновременно он и красавец. А главное —

Итак, здесь атлетические достоинства и красота рассматриваются как составные части ἁρετή.