– Обижусь!.. Такое или приходит раз в жизни или уходит навсегда – запомни, сынок! Я-то уж знаю, повидал…

Администрация передвижки сняла квартиру Светлане в десяти минутах ходьбы от площадки, где расположился цирк. Это был старый трёхэтажный дом из красного кирпича. Квартира была однокомнатная, но просторная и светлая. Окна её выходили в сторону парка, где стоял шапито. Мебель была старой, с довоенным буфетом и таким же шкафом – видимо, хозяевам они были дороги, как память. Полы были деревянными, крашенными, с двумя «музыкальными» от времени половицами. На кухне стояла чугунная ванна с побитой и проржавевшей эмалью. Чтобы пошла горячая вода, нужно было зажечь АГВ. Минимальный комфорт был, остальное Светлана наполнила собой… Пашка принёс буханку чёрного хлеба, сдобную булочку и мороженое крем-брюле для Светы. Та по-детски широко улыбнулась.

– Ух, ты-ы! Крем-брюле! Моё любимое! – она радостно и нежно чмокнула Пашку. – А вот сдобу мне нельзя, потолстею, и ты меня бросишь! Переодевайся, будем ужинать, у меня всё готово!

Пашка с аппетитом ел любимый фасолевый суп, нахваливал и улыбался. Потом, доев, вдруг как-то неожиданно сник. Парень задумался, уставившись в кружку с душистым чаем. Запах мяты напомнил ему ленинградскую квартиру матери Валентины и их ритуальные посиделки за травяными чаями. Сейчас знакомый запах резанул сердце воскресшими образами и тягучей тоской. Он никогда не рассказывал Свете о своей прошлой жизни. Она не спрашивала, чтобы не травмировать. Пашка неожиданно для себя заговорил.

– Знаешь, я два года был женат. Хм… – он повёл плечом в раздумье. – Два года… Только паспорт испачкал. Я никогда не чувствовал себя мужем. Да и мужчиной, наверное, тоже. Так уж случилось. Я был каким-то приложением к династии. За меня всё решалось, кто-то был всегда впереди: или Валя, или её мама, или отец. У нас всё было… и ничего не было. Да, чувства были. Сумасшедшие! Которые, кроме боли, ничего не дали. Сердце сгорело. Один пепел… Последний год – постоянное ощущение пустоты, однообразия и тоски. Это как жонглировать, прижавшись спиной к стене, чтобы в репетиции оттачивать технику и чувствовать правильный полёт предметов. Опора есть, руки работают по школе, всё правильно, но жутко неудобно. Ты это делаешь, для того чтобы на манеже выглядело красиво и легко. В семейной жизни я жонглировал, прижатый к стене. Без манежа…

Пашка улыбнулся и притянул к себе Свету, посадив на колени.

– Всё это время я, оказывается, репетировал. Ты – мой дебют! Ты – моя премьера! Ты – мой настоящий выход на манеж. И – триумф!..

…Луна уютным ночником освещала комнату. Тихо звучал блюз из маленького магнитофона на тумбочке.

Пашке было безмятежно спокойно и уютно. Его тело от бесконечных репетиций и нагрузок слегка вибрировало и словно светилось в ночи. Света медленно водила ноготком по груди Пашки и улыбалась. Её глаза посверкивали счастливыми светлячками.

– «Мне так тихо, так благостно с Вами! Не уходите, прошу вас, мой друг!..». Па-ашка… Пу-ух!.. Тёплый… Моя Жара…

– Светóчек-Свéточка… Светóчка… Точка! Конкретная, маленькая, родная… Не запятая. Многоточие моё недосказанное…

Ночь дышала междометиями. За окном луна стыдливо прикрывалась лёгкими облаками. Звёзды игривым роем носились в черноте летнего неба.

– Хм, ты даже когда целуешься, продолжаешь улыбаться…

Пашка лежал на спине и не мог оторвать взгляда от лица девушки и сияющей луны за окном. Селена завораживала, что-то предвещала, тревожно-сладко пророчила…

– Точка-а… Теперь моя точка опоры – ты! Только, пожалуйста, запомни: я живу на этой Земле без лонжи, то есть без страховки. Ты мой пассировщик! Моя жизнь теперь зависит только от тебя. Не дай моему сердцу снова упасть и разбиться!..

Ореол лица Светланы, которая в эту ночь получила своё новое нежное имя «Точка», светился тайной и счастьем.

Света коснулась татуировки на Пашкиной груди.

– Больно было?

– Уже не помню.

– А что это означает?

– Да-а… Знаки вселенской глупости людей…

Света поцеловала чернеющие под луной наколотые символы.

– Я нейтрализовала их. Теперь у всех всё будет хорошо! В мире царить будет только любовь!..

Пашка в порыве нежности трепетно прижался к девушке.

– Cherchez l’amour dans de petits appartements! – прошептал он.

– Звучит как музыка…

– Скорее как назидание глупцам: «Ищите любовь в маленьких квартирах»…

…Репетиция напоминала пытку. Кольца чаще падали, нежели стремились к куполу. В цирке стояла духота, лень было даже шевелиться, не то, что репетировать. Пот заливал глаза. Внутри всё кипело, как в кратере вулкана, готового к извержению. Терпение подходило к концу. Старые, давно отработанные трюки словно сговорились с новыми – не получалось сегодня ничего. Пашка тихо выходил из себя, сдерживаясь из последних сил…

– К тебе пришли! Какой-то Червонец…

В центральном проходе пустого зрительного зала стоял знакомый таксист. В памяти мгновенно всплыло – Вениамин Грошев. Уж очень колоритно, по цирковому звучно сочетались его имя и фамилия – не забудешь!

– А-а, это ты… – в голове неприветливо пронеслось: «Тебя ещё нелёгкая принесла!». Пашка натянуто улыбнулся, поздоровался с гостем за руку и стал собирать реквизит. Это был повод закончить на сегодня издевательство над собой. Он не забыл своё обещание показать парню лошадей.

Венька шёл за Пашкой вдоль барьера, вдыхая незнакомый запах, присущий только цирку. С любопытством рассматривал брезентовый купол, где сияли хромом и никелем аппараты воздушных гимнастов и канатоходцев. Подвесные троса и верёвочные лестницы создавали паутину неведомых простому смертному хитросплетений. Прожектора на мачтах, не мигая, смотрели на манеж разноцветными глазищами, словно следя за ним денно и нощно. Всё было загадочно и волнующе! В то же время как-то беспричинно торжественно и весело!..

– Давай сюда, в фóрганг. – Пашка достал из кармана ключи от вагончика.

– А это что за зверь? – Венька вопросительно посмотрел на своего бывшего пассажира.

– Вот он, перед тобой. Это выход для артистов на манеж.

Грошев пожал плечами, подумав: «Чего люди мудрят со словами? Поди запомни…»

Появился дрессировщик медведей Монастырский.

– Что, уже отрепетировал? – Иосиф Львович немного удивился, но в голосе почувствовалась скрытая радость. – Тебе ж по расписанию ещё двадцать минут руками махать!

Пашка заметно стушевался перед старым мастером, который всю свою жизнь репетировал, как только выпадала возможность.

– Да не пошло что-то сегодня…

– Бывает… – тот понимающе кивнул. – Я тогда займу манеж, а то у моего Кузьмы тоже что-то не идёт последнее время.