— Красотка, правда? — Опалов хлопает меня по спине, пытаясь помочь откашляться, но я сбрасываю его руку.

Нет, мне не показалось. Эта стройная, красивая девушка в лёгком светлом платье до пола и светлыми мягкими длинными локонами — Женя. Та самая девочка, которую я оттолкнул семь лет назад, бросив пренебрежительное “сначала повзрослей”, а потом чуть не сдох от боли. Та самая, которую мне кто-то послал свыше, не иначе, а я, дурак, не разглядел. Не оценил. Не удержал.

Женя подходит к ведущему и смущённо улыбается. Здоровается с присутствующими, которые с интересом смотрят на неё. Такая же нежная и скромная, но… повзрослевшая. Без той наивности в глазах, без искристого юного восторга.

И я знаю, кто забрал это у неё. Знаю. И никогда себя за это не прощу.

Но при всём этом, она смотрит на мир так же открыто. Так же честно и прямо. Это привлекает, притягивает, и магнетизм её ощущаю не только я. Все присутствующие, болтавшие до этого кто о чём по палубе, оборачиваются и молча, с интересом наблюдают.

— Евгения, ну расскажите нам, как вы в свои двадцать пять умудрились добиться такого признания? Все бьюти-издания и модные журналы трубят о восходящей звезде. Вы ведь родились не в семье модельера, даже не в столице. Тогда как?

— Отчего же не в семье… — мягко улыбается она своей идеальной жемчужной улыбкой, — моя бабушка шила одежду для всей деревни. Люди со всей округи шли к ней за нарядом для особенных случаев.

— То есть корни! Вот их сила! — не сразу понятно, серьёзно ведущий или это сарказм, но Женя остаётся спокойной, а среди наблюдающий раздаются добродушные смешки.

Не думаю, что сказала это необдуманно. Просто она совершенно не стыдится своей семьи, и это очень круто и по-настоящему смело, если учитывать какому обществу её представляют сейчас.

— Но веру в себя в меня заложила моя замечательная наставница, та, которой я обязана, без преувеличения, всем. Которая относится ко мне как к сестре, и я никогда не забуду всё то добро, которое она сделала для меня, — видно, что Женя волнуется, когда говорит это. Смотрит в сторону компании стоящих на палубе людей и протягивает руку, приглашая.

От этой компании отделяется женщина и идёт к сцене. Поднимается и встаёт рядом с Женей. Красивая блондинка лет сорока с небольшим, стройная и ухоженная.

— Моя дорогая Злата Бахурина, — Женя сжимает её руку, она искренна и откровенна — это чувствуется.

— Спасибо, Женечка, за добрые слова, — мягко смеётся эта Злата. — На самом деле я просто сделала небольшую огранку настоящему алмазу. Ты очень талантливая, и я счастлива стать для тебя трамплином.

Имя Злата очень знакомое. Кажется, именно так звали хозяйку того ателье, в котором работала Женя, и в котором случился тот эпизод с платьем Екатерины. Если это она, если не бросила Женю, не утопила из мести за поруганную репутацию, то честь и хвала ей и аплодисменты. Она смогла сделать то, на что оказался не способен я…

Женя и Злата ещё какое-то время стоят на сцене, отвечают на вопросы ведущего, а я не могу отвести от неё взгляда. Она и была прекрасна, а сейчас расцвела во всей своей красе.

Правильно сказала эта Бахурина — Женя была алмазом. Диким и прекрасным, а я втоптал его в грязь. Испугался, оказался слишком слаб, чтобы признаться себе, взрослому мужику, что юная девчонка крепко вросла в меня, под самую кожу забралась.

Отпустил, оттолкнул… Сам. Сказал, что стабильно тлею и пылать уже не хочу. Но не получилось стабильно тлеть. Огнём всё захватило, когда понял, что она ушла навсегда, и в момент в пепел превратилось. Пустыня в груди теперь. Безжизненная и неспособная. Одно согревало — может, она одумалась, забыла, стёрла меня из памяти и счастлива с кем-то, кто оказался готов принять её пылкую юную любовь. Кто не испугался и смог ответить тем же. С кем она испытала весь тот огонь.

И надеялся, что так, и больно было невыносимо думать и представлять. Но ещё больнее было предполагать, что я её сломал. Распотрошил на ошмётки её искреннюю веру в любовь.

Потому и надеялся, что есть у неё кто-то, кто склеил разбитое мною сердце и сгладил шрамы. Надеялся, и надежда эта медленно крошило моё собственное.

Но один лишь взгляд сейчас на неё заставляет что-то внутри шевельнуться. Что-то тяжёлое, вросшее, неповоротливое.

Разве может мёртвое шевелиться?

Ведущий заканчивает представление Жени обществу, и она, вслед за Златой, спускается со сцены. И вдруг поднимает глаза, и наши взгляды сталкиваются.

У меня дыхание спирает. Тесно так в груди становится от этого взгляда её расширившихся глаз. Как острой бритвой по открытой ране…

— Герман, мне кажется, или тут что-то только что произошло? — бормочет негромко Опалов, а мне хочется столкнуть его за борт. Он сейчас как фоновый шум.

— Тебе кажется, — отвечаю сквозь зубы, наблюдая, как Женя уходит к компании, в которой стояла Бахурина.

— Ну да, ну да, — повторяет своё любимое и всех жутко раздражающее. — Ты поэтому так и не женился второй раз? Эта золотоволосая русалка уже пела тебе свою русалочью песню раньше?

— Слушай, иди на хер, — отмахиваюсь и иду в сторону той тусовки. Я не могу просто так её отпустить, я должен хотя бы привет сказать.

Хотелось бы много чего сказать вообще. О том, какой она стала… О том, как замечательной была. Попросить прощение за всё. Сказать, как сильно я люблю её… Но нет, последнее будет лишним. Зачем девочке эта информация?

Она видит, что я иду. Стоит, смотрит и ждёт. Не отвернулась с презрением, не ушла — уже хорошо.

— Здравствуй, Женя, — голос едва ли не подводит, но я беру себя в руки. Не хочу, чтобы эта встреча принесла ей неприятные эмоции.

— Здравствуй, Герман, — она мягко улыбается, заставляя засмотреться на её идеальные пухлые губы. Саблей режет мысль “а ты мог бы целовать их… всю жизнь”.

Замираем друг напротив друга. Всё вокруг будто исчезает. Ничего нет. Только я и она.

Красивая. Ну какая же она красивая. Как оторвать взгляд? Как потом жить, когда этот вечер закончится?

— Как ты? — спрашиваю, игнорируя ком в горле, а сам скольжу взглядом по её руке и не обнаруживаю кольца. Странно…

— Хорошо, — кивает. — А ты?

Плохо. Но что изменится, если скажу ей это?

— Как в пустыне, — вырывается невнятное.

Она пару раз быстро моргает и сводит брови, но ничего не отвечает на мои странные слова.