гостях. Игра состоится в честь праздника нашего города, и выигрывать, вроде, не совсем удобно. Но и проигрывать команде класса «Б» тоже не резон. Вполне может быть ничья.

— «Ну, это ты загнул, — не поверил Самуил. — Московское «Динамо» в прошлом году чемпионат СССР выиграло. Они, если уступят, то может только ЦДСА. А ты, «ничья». Да они нас на сухую раскатают.

Самуилу можно было верить. Он не пропускал ни одного футбольного репортажа, которые вел всеобщий кумир Синявский. Самуил знал наперечет всех известных футболистов и мог назвать составы всех основных команд класса «А».

— Не может быть ничьей, — согласился Витька Мотя.

— Может и не будет, — не стал спорить я.

— Не хочешь говорить, не говори, только тогда вообще молчи, — обиделся за всех Изя Каплунский.

Мне нечего было возразить, и я молча жевал травинку.

— Я вчера Ваньку Козу видел, — вспомнил Самуил. — Блатяга. Московочка, сапоги в гармошку. Я ему: «Здорово, Вань! На футбол идешь? А он сплюнул так через зубы и говорит: «А как же. У меня и билеты третьем ряду».

— Ни хрена себе, — обалдел Мухомеджан. — Билеты покупает. Это сколько ж у него денег?

— Да больше, чем у нас всех вместе на 1е Мая было, — пришел к выводу Каплунский.

— Тут на кино у матери руб не выпросишь, — вздохнул Самуил.

— Да ну его на хрен с его деньгами, — сказал Мотя. — Лучше без денег, да на свободе. Он же без конвоя последние денечки ходит. Раз ворует, значит, тюрьма по нему плачет.

— Все. С Козой больше не водиться, — приказал Мотя.

— Да никто с ним уже давно не водится, — согласился за всех Каплунский.

Время перевалило за полдень, и солнце стало клониться к западу. Но жара не спадала, и мы все же рискнули искупаться. Вода обжигала тело, но мы с разбега бесстрашно бросались в воду, задыхаясь от спазм, сковывающих тело, и оглашая берег отчаянными воплями и не совсем приличными словами.

Матч между московским «Динамо» и сборной города был объявлен на семь часов, но уже часа за три до встречи команд народ потянулся к стадиону. А за два часа до начала трамваи и автобусы были забиты до отказа, и люди висели на трамвайных подножках, а автобусы изза невозможности открыть двери, вторую часть своего маршрута шли без остановок до самого стадиона.

Стадион находился напротив горсада, и ряд вековых лип и каштанов служил хорошим местом для обзора футбольного поля не хуже трибун. Не только пацаны, но и взрослые уже карабкались на деревья, осваивая суки потолще, но, теснимые нижними, лезли выше, рискуя свалиться и сломать себе шею.

И уже за час до начала матча люди висели на суках такими гроздьями, что зелень становилась неразличимой. Ворон не садилось на ночевку на одно дерево столько, сколько сумело разместиться безбилетных зрителей.

Стадион окружала крепость шириной в два с половиной кирпича и высотой не менее двух метров.

Мы знали два места, где кирпичная кладка высыпалась, и забор стал ниже. Нужно было только подтянуться на руках и перевалить на ту сторону. Главное не свалиться на голову дежурного работника стадиона. Такое тоже случалось, правда очень редко, потому что уже на заборе можно было быстро сообразить, где там ходит дежурный и, если близко, отступить. Но это, когда нет конной милиции, а сегодня четыре лошади скакали вдоль забора, и всадники в милицейской форме угрожающе размахивали нагайками.

— Ну что? — оценив обстановку, сказал Мотястарший. — Через забор не перелезть. Вон сколько лошадей. Не успеть.

— Я попробую, — решил я. — Как только лошадь ускачет вон к тому концу забора, где дом генерала Родина, можно успеть. Там даже кто-то кирпичи подложил, совсем низко… Самуил пойдешь со мной?

Самуил с сомнением посмотрел на забор, на лошадь, бешено проскакавшую вплотную к забору, и покачал головой.

— Не, я лучше на дерево. Или с горсадовского забора посмотрю.

— Я пойду, — решил Мухомеджан.

Мотястарший был с братом и тоже не захотел рисковать. Каплунский, было, подался в нашу сторону, но раздумал вдруг и остался на месте. Пахом уже сидел на дереве и орал нам что-то, призывно махая рукой. Но пацаны остались посмотреть, перелезем мы с Аликом или конный милиционер стеганет нас нагайкой. А если стеганет, мало нe покажется.

— Я постарше, прикрою, — приказал Алик. — Беги, лезь первым. Я за тобой.

Мы дождались, когда лошадь проскачет в одну сторону, а другая — в противоположную.

Раз, два, три! Мы бросились через дорогу, но не успел я поставить ногу на кирпичи, как внезапное ощущение опасности заставило меня оглянуться.

На Алика мчалась лошадь. Алик следил за тем, как я перелезаю через забор и готовился тут же перемахнуть следом за мной. На это нужно было несколько секунд, но еще меньше нужно было лошади, чтобы поравняться с Аликом. Я наверняка успевал перепрыгнуть забор, но Алик попадал под нагайку, да не одну, потому что конники имели обыкновение крутиться на лошади вокруг своей жертвы до тех пор, пока она, прикрыв голову, убегала, тщетно стараясь увернуться от удара, или валил ее с ног, и та спешила отползти в сторону, подальше от опасной зоны.

— Не двигайся! — мой резкий окрик пригвоздил Мухомеджана к месту. Я закрыл его собой. А на него уже надвигалась лошадь, и он видел ухмылку на лице милиционера и нагайку в отведенной для удара руке. Но я уже знал, что он не ударит его. Мое тело напружинилось как перед прыжком, в глазах потемнело, и мой мозг выбросил такой поток энергии, которая, случись это в доме, наверное, пережгла бы все пробки. Лошадь, как от чумы, шарахнулась от меня в сторону, и тревожное ржание оскалило ее морду. У рыжего милиционера злорадная улыбка сменилась недоумением. Он с трудом удержался в седле и стеганул нагайкой ни в чем не повинное животное. Лошадь встала на дыбы, чуть снова не опрокинув седока, и тот еле выровнял лошадь и поскакал дальше, забыв, зачем вдруг развернулся, не доехав до конца забора. Меня с Аликом он не заметил, будто нас и не было. Алик так и не понял, что произошло. Он перевалил меня через забор и перелез сам. А я подумал, что в таком состоянии я и не смог бы перелезть через забор без посторонней помощи. У меня дрожали руки, и знакомая слабость, так часто угнетающая меня после таких эмоциональных нагрузок, неприятно сковала все мое тело.

— Дежурный стоял далеко спиной к забору. Его больше интересовало то, что происходило на поле. Он полностью доверял конной милиции.

— Тебе