Но по-прежнему не было ясно, для чего нужен mTOR. Именно появившаяся возможность ингибировать этот белковый комплекс рапамицином в лабораторных условиях позволила понять и его действие, и принцип действия самого ингибитора. Мишень рапамицина у млекопитающих оказалась центральным хабом, интегрирующим разнообразные клеточные сигналы и инициирующим различные процессы, например пролиферацию клеток. Рапамицин ингибировал mTOR и, следовательно, останавливал и эти процессы. Красивая связь.

Быстрый прогресс в понимании этих механизмов позволил выяснить, что сиролимус – мощный иммунодепрессант, и это открытие повлекло за собой множество клинических испытаний. Исследования показали, что сиролимус продляет жизнь здоровым мышам, собакам и другим животным: чем раньше они его получали, тем дольше жили. В сущности, не такой уж плохой вариант терапии.

Разработка сиролимуса – это триумф не только изобретательности, но и инвестиций. Далекие тихоокеанские острова, бурные моря, образцы почвы, гигантские каменные истуканы, стоящие на своем посту, – такой полет воображения и упорство возможны лишь в амбициозном проекте и при долгосрочном планировании. Меня захватывали и сама эта история, и тот потенциал, который я видел в ней для себя.

Когда у меня появился кандидат – иммунодепрессант, ингибирующий сразу три новые цели (mTOR, VEGF и активированные Т-лимфоциты), я начал задумываться о лечении этим препаратом. Следовало узнать, сможет ли он удержать иммунную систему от «вхождения в штопор» и тем самым предотвратить рецидивы. Этот подход к лечению не имел никакого смысла в рамках бытовавшего восприятия iMCD. Консерваторы, безусловно, спросили бы, зачем я решил усмирить иммунную активность – ведь все дело в лимфоузлах, в избытке интерлейкина-6. Надо просто заблокировать IL-6 и подавить лимфоузлы мощной химиотерапией.

Но традиционалисты игнорировали и мои гемангиомы.

Прежде всего предстояло посмотреть на уровень активности mTOR в тканях. Я достал хранившийся у меня образец лимфоузла, взятого несколько недель назад, и измерил в нем содержание фосфо-S6 – белка, уровень которого поднимается при активном mTOR. Он оказался сильно повышен. Мишень рапамицина у млекопитающих была активна. Но это еще не значило, что ее блокирование станет эффективным лечением. Такую информацию нельзя получить анализом крови или обследованием. Вероятно, работало множество других сигнальных путей. Мы не знали и о причинах активации mTOR. Однако связь между Т-лимфоцитами, VEGF и mTOR перестала казаться просто интуитивной. Она перевешивала все остальное. И этого было достаточно, чтобы начать действовать.

Для официального клинического испытания мы не имели ни времени, ни достаточных данных. Не думаю, что я чувствовал бы себя спокойно, тестируя новую терапию на ком-то еще, – учитывая, как мало мы знаем. Слишком много неизвестных. Сработает ли препарат? Какие проблемы возникнут, если отключить один из элементов столь нестабильной иммунной системы, как у меня? Вдруг именно это и вызовет рецидив?

Я отправился в Национальные институты здравоохранения побеседовать с доктором Томом Улдриком, членом научного консультативного совета CDCN. Он всегда впечатлял меня своим основанным на фактах подходом к медицине и вниманием к пациентам. Более того, он не просто уделял им внимание – он отстаивал их интересы, боролся за них. Именно с таким человеком мне требовалось поговорить. Наши лысины (ему она шла гораздо больше, чем мне) блестели в залитом светом холле Клинического центра Магнусона. Мы рассматривали данные. В брошюре этого центра написано: «Пациенты – наши партнеры в открытиях». В тот день это было верно как никогда. Место нашей встречи тоже имело значение. Холл этого учреждения, входящего в систему Национальных институтов здравоохранения, славится тем, что в нем часто происходит неформальный обмен научными идеями, которые потом приводят к прорывам в медицине. Он расположен в буквальном смысле на перекрестке – между корпусами фундаментальных исследований, клинических исследований и лечебными, где ухаживают за пациентами. Мы с Томом тоже находились в такой точке, на пересечении исследовательского и медицинского путей. Наши мнения совпали: лечение ингибитором mTOR имеет смысл, особенно если учесть отсутствие других вариантов. Мы рассмотрели более новые аналоги сиролимуса, но Том заметил, что безопасность предложенного мной препарата изучают уже двадцать пять лет и, насколько ему известно, он вызывает регресс некоторых видов опухолей с усиленным ростом кровеносных сосудов, что характерно и для моих лимфоузлов[42]. Просто сиролимус не использовали для лечения iMCD. Пока не использовали.

Все когда-то приходится делать впервые.

Или скажем иначе: то, что препарат еще не опробовали, не означает, что он не работает.

Ведь, например, на исход родов у женщины не влияет напрямую то, какими они будут по счету – первыми или вторыми.

Связь «Т-лимфоциты – VEGF – mTOR» являлась нашей самой сильной догадкой среди бесконечных на вид возможностей. Может быть, есть варианты и получше, но для того, чтобы их найти, требовалось больше данных, а отведенное мне время быстро истекало. Пора было приступать к эмпирической проверке. Я совершенно не собирался отказываться от этой попытки из-за нехватки данных. Придется стать морской свинкой.

Доктор ван Ре благословил меня, и в феврале 2014 года я начал тестировать сиролимус на самом доступном испытуемом, какого только смог найти, – на себе самом. Я решил не отказываться от ежемесячных инъекций иммуноглобулина. Какой-то результат во время последнего рецидива это дало, и я хотел его сохранить.

Конечно, мне было страшно. Начав принимать сиролимус, я почти сразу заметил некоторые улучшения, но анализы крови к тому времени в целом и так уже вернулись в норму, и единственным объективным доказательством эффективности препарата могло стать только увеличение продолжительности ремиссии. В тот момент рецидивы у меня в среднем случались каждые девять месяцев. Мне оставалось следить за симптомами и анализами и ждать. А вскоре пришла хорошая новость, принесшая мне столь необходимые вдохновение и уверенность. Редакция журнала Blood написала Крису, Фрицу и мне, что они готовы напечатать нашу статью после нескольких мелких поправок. Я был очень рад, что эта работа будет опубликована и о ней узнают многие. Лично для меня это стало важным уроком: никогда не переставай задавать вопросы и всегда опирайся на данные. Возможно, мы на правильном пути и болезнь действительно связана прежде всего с функцией иммунной системы. В таком случае сиролимус способен помочь. Только время покажет. А пока я просто страстно желал дожить до мая. Мы с Кейтлин наконец набрались уверенности и разослали предварительные, а потом и официальные приглашения на свадьбу. Пути назад не было.