но у него как бы сказать… имиджа нет. Советским за счастье «пепси-кола» и «кока-кола», «швепс» никто не покупал, да и я не люблю его. Но у меня есть джин! Вернее джин и бальзам у Виктора Николаевича на хранении, боюсь, тормознут меня с бутылками на таможне, а шефу не в падлу для меня пронести, он ко мне симпатией проникся, причём возможно и из-за изделия японской полиграфической промышленности. Не выкинул его, листает украдкой. Короче, купил я «швепс» этот, четыре бутылочки, и магнитик с изображением Будапешта. Осталось совсем мелочь, ну уже и не нужно, объявили посадку на наш рейс.

В самолёте мне не повезло, со мной летели два дяди с задницами по полтора кресла каждый, причём, оба важные по самое не хочу. И соответсвенно, смотревшие на меня с недовольством. Как посмел сидеть рядом? Я сидел посередине, и сразу грамотно вдавился в спинку кресла, выставив локти, прижатые к спинке, по сторонам. Две рыхлых глыбы сначал не поняли, что им давит так в бока, а потом синхронно посмотрели на меня и потребовали убрать руки.

— Можно я с краю сяду? — предложил я.

— Ну-ка руки убрал! Ты кто такой! — рассвирепел тот, кому я предложил поменяться местами.

«Не поменяется», — грустно подумал я, и закрыл глаза, якобы сплю.

— Можно этого хама пересадить от нас? — громко спросил тот, что сидел у окна у проходившей мимо стюардессы, чем некстати для себя привлёк внимание Виктора Николаевича.

— Анатолий, что тут происходит? — услышал я его голос, и нехотя открыл глаза.

— Не знаю, я сплю, — отвечаю шефу, укоризненно глядя на него, мол, сам не видишь что ли?

— Пусть локти уберёт, — пропыхтел толстяк с краю.

— Я своё место занимаю, и локти у меня за спинку не выпирают, — констатирую очевидный факт я.

— Вы мужчины сядьте скромнее, а вообще, худеть вам надо, — сказал вдруг шеф.

«Бухнул уже опять, что ли»? — подумал я.

— Ты кто? — зло спросил у него крайний, документы покажи!

Николаевич хмыкнул и достал корочки. КГБ СССР! Подполковник Муратов, успел прочесть я. И толстяки тоже, по крайней мере, они сразу припухли, наверное, рыло у них в пуху, не хотят с конторой ссориться. А шеф какой жук, сам из КГБ и молчал! А я ему журнал отдал ещё и алкашку! Вот я доверчивая душа! Думал, раз бухает на работе, значит свой!

Прилетели в Шереметьево ночью, пока получали багаж, пока таможню прошли уже рассвело. Мне можно было никуда и не уезжать, ведь у меня рейс на Красноярск через десять часов. Но охота и по Москве погулять, тем более, деньги у меня есть, рубли в смысле. Нас собрали перед расставанием и поблагодарили за отлично проведенное мероприятие, пообещав дать отзывы на нас только в самом лучшем виде. Ребята обменивались телефонами и адресами, а я не стал. Разбежимся и не встретимся ведь больше. Хотя затиховаться не вышло, подошла гимнастка и скромно попросила мой адрес в Красноярске. Дал, пришлось брать и её, оказалась коренная москвичка, уже сто лет они живут в Москве! Как будто это о чём-то мне должно говорить.

Виктор Николаевич отдал мне моё спиртное, ещё и журнальчик предложил, мол, на, Анатолий, порнушку. Я с гневом отказался.

Оставшись один, первым делом иду в отделение связи, дать телеграмму бабуле и отцу. На знаках не экономлю, вышло аж на восемь рублей, по двадцать копеек за слово, это срочная, а простая шла по пять, но мне для спокойствия бабули не жалко, а батя? А батя и так в меня верит, родная же кровь, чё со мной будет? Отдаю сумки в камеру хранения багажа, так как в автоматических камерах нет свободных ячеек. Сажусь на автобус и еду в Москву, замечая, что некоторые пассажиры странно на меня смотрят! Почти все что-то читают, примета этого времени — читают в транспорте, газеты, журналы, книги, учебники. Сейчас мы реально самая читающая страна в мире. Приглядевшись, замечаю странную закономерность, на меня смотрят только те, кто читает газеты. Причем «Комсомольскую правду»! Стараюсь уловить, какая в этом связь, но из-за тесноты заглянуть никому за плечо не удаётся, лишь по прибытию к станции метро я увидел свое фото в газете и неразборчивые текст! Бегу к ларьку и прошу «Комсомолку».

— Нет уже, — бубнит старушка и мне приходится искать ещё ларёк, хорошо хоть сейчас это нетрудно! Наконец покупаю газету и читаю заголовок над моим фото с последнего доклада, где я отвечал на нападки империалистов.

«Советский комсомолец потребовал извинений от США за расистское издевательство над их гражданами японской национальности».

И сама статья!

«Также он потребовал признать неправомерным нанесение ядерного удара по мирному населению Японии! Американская журналистка с телевидения „Балтимора“ Опра Уинфри была вынуждена бежать от вопросов…»

«Кто? Я потребовал? Кто бежала? Это была сама Опра»? — завертелись мысли у меня в голове. — «Вот засветился, так засветился я».

Глава 31

Неожиданная слава сбила меня с настроя прогуляться по Москве, я ещё и к девочкам хотел заехать, подарки подарить, чулки те же. Ведь с Индией я их подставил. Разумеется, признаваться я не планировал, но как-то загладить вину хотел. А вот сейчас нет настроения. Ещё и, кажется, что на меня все смотрят. Хоть и будний день, а народу на улицах мало, час пик уже прошёл. Бездумно гуляю по городу, забрел черт-те куда. Проголодался, зашёл в кулинарию, выпил горячего какао, перекусил эклером. В помещении было тепло, но я не раздевался, только шапку снял. Слышу, шушукаются сзади, вроде как про меня. Обернулся и вижу парня с девушкой ещё комсомольского возраста. На столике у них газета с моим фото.

— Я это, я, товарищи, — печально сообщаю им, откусывая сразу две трети четвёртого эклера.

Вкусные они тут.

— Анатолий садись к нам, поболтаем, — радостно щерится парень.

Выглядит он как с картинки — прилизанный, причёсанный, в будущем сказали бы — метросексуал. И одежда явно не советская — красный пиджак с короткими рукавами и джинсы. На девушке свитерок мохеровый в облипку, но сама мне она не глянулась, пафосная какая-то. Не в моём вкусе. Тем не менее, пересаживаюсь, чтобы не сказали, мол, зазнался Штыба.

— Я уже перекусил, скоро на самолёт, — вру им, ведь мне ещё не скоро.

— Нормально ты так проехался по штатам, а то организовали военные базы в Японии, а сами их за людей не считают, — начал разговор парень.

— Ты подожди, японцы скоро забудут, что США на