— Это ты виноват… — бросаюсь в Громова словами, разворачиваясь на пятках.

— Да ну? Из-за того, что ты в моем присутствии теряешься и не можешь себя контролировать? У нас это взаимно, малышка.

Несмотря на пульсирующую боль в руке, мои губы трогает улыбка, которую я прячу, кусая губы.

Мы проводим в ванной несколько минут в молчании. Громов сосредоточенно моет руки, я стою рядом, одной правой доставая из маминой косметички нужные мне лекарства, морщась от боли. Бутылка с перекисью валится на пол, и я коротко ругаюсь.

— Оставь. Я сам, — произносит Матвей, поднимая бутылек и ставя его на край раковины. — Толстовку надо снять.

— Совсем с ума сошел, Громов? Это не то место и не то время!

— Такая ты фантазерка, я не могу. Ты кофту в крови испачкала, застирать надо.

— Не знала, что ты такой хозяйственный.

— У меня больше опыта с кровавыми пятнами, чем у тебя, малышка. Так, что тут у нас… — Громов аккуратно берет мою ладонь в свою и осматривает кровоточащие порезы.

Я утыкаюсь взглядом в склонившуюся макушку парня перед собой и в очередной раз удивляюсь, как могла за несколько случайных встреч так сильно в него влипнуть. Я ведь даже общаться с ним не хотела, и физиономия его мне казалась наглой и бандитской… А теперь плохой парень, от присутствия которого у Таи до сих пор пропадает дар речи, рыбачит с моим папой, собирается идти в парную с моими братьями и обрабатывает мои порезы… и у меня перехватывает от этого дыхание.

Глава 41

Громов заклеивает мои пальцы пластырем, предварительно сняв с него защитную пленку зубами.

— Не очень гигиенично, — фыркаю, наблюдая за его ловкими и уверенными движениями.

Я не могу перестать на него пялиться и отвожу глаза, только когда он вскидывает в ответ свои.

— Я ничем не болею, Коротышка. Про справку не шутил. Меня в больничке твоего папаши на все просканировали, а в некоторых местах еще и довольно глубоко пропальпировали, — улыбается Громов, поворачивая меня за подбородок обратно к себе.

Наши губы оказываются в одной плоскости, напротив друг друга. Синхронно смотрим на них.

Опыт моих поцелуев весьма ограничен. Можно сказать, вообще по нулям. Но поцелуи с Матвеем это… я не могу их ни с чем сравнить. Он напрочь выбил из моего сознания все здравые мысли, все страхи о том, что я могу сделать что-то неправильно или что ему не понравится мой вкус или запах. Если брать во внимание, с какой регулярностью ткань на его джинсах приподнимается в районе паха, ему все нравится. И черт возьми… мне тоже.

— Чего ты ждешь? — спрашиваю, робко улыбаясь.

— Когда ты попросишь меня прикоснуться к тебе.

— Зачем мне это просить? Ты ведь и так все еще держишь меня за руку.

Матвей смотрит на мои пальцы, застывшие на его ладони, кожа на его руке кое-где в красных разводах от моей крови. Беру ватный диск и, смочив водой, аккуратно стираю.

— Такая ты неромантичная, Ясная, — притворно вздыхает Громов. — У меня от тебя тахикардия, помутнение рассудка и приапизм.

— Боюсь спросить, что это… — давлюсь смешком.

— Это когда стоит и не падает.

— Могу тебе помочь…

— Ласково и нежно?

— Ага. С плеткой в руках.

— У-у-у… Коротышка, у нас с тобой полное совпадение в сексуальных фантазиях, — смеется Матвей.

Я тоже улыбаюсь.

— Такой ты придурок, Громов.

— Но я тебе нравлюсь и таким.

Смотрю ему в глаза, понимая, что сопротивляться этому прущему напролом обаянию у меня больше не получается.

— Нравишься, — признаюсь тихо.

Матвей на мгновение застывает, переваривая услышанное, а затем резко делает выпад вперед, захватив мои губы в плен без предупреждения. Давит языком, заставляя их приоткрыться, и врывается в мой рот, даря безумный быстрый поцелуй, лишающий кислорода.

Я хватаюсь за его плечи, притягивая ближе к себе. Громов углубляет поцелуй, сдавив мою талию в стальных объятьях. Я чувствую его возбуждение, и меня начинает потряхивать в ответном. Тело горит, разум затуманен, низ живота наполняется теплой сладкой истомой.

Он запускает руки мне под кофту и касается голой кожи. Откидываю голову назад и, зажмурившись, втягиваю через нос воздух, а с приоткрытых влажных губ срывается тихий стон, когда, опустившись ниже, Матвей начинает ласкать мою шею ртом.

— Туше, малышка. Я сейчас в штаны спущу и опозорюсь. У меня башню от тебя рвет… — бормочет между поцелуями. — Откуда взялась такая?

— Из мамы вылезла.

Тихий хриплый смех щекочет мою кожу. Матвей упирается лбом мне в плечо, шумно дышит, а я продолжаю гладить его затылок здоровой рукой, колючий ежик чуть царапает пальцы.

— Хочу запереться с тобой в комнате и не выпускать, пока не натрахаемся.

— Судя по твоему настрою, мы можем умереть с голода там… а на ужин будет шашлык. — Я продолжаю его обнимать.

Матвей продолжает орудовать ладонями у меня под кофтой. Ведет ими вверх и замирает, не дойдя до груди. Он чертит дугу большим пальцем около моего спортивного топа, в очередной раз молча спрашивая разрешения. Пожар, разгоревшийся внутри меня, уже не потушить, поэтому, тихо вздохнув, я немного подаюсь вперед, разрешая ему трогать меня где вздумается. Я этого хочу.

Громов с обреченным стоном накрывает мою грудь руками и нетерпеливо дергает вниз лиф. Я выгибаюсь от остроты ощущений. И, подняв его голову, целую первой, пока он трепетными касаниями и ласками терзает мои соски.

— Кхе-кхе… У вас все в порядке? Помощь не нужна? — голос мамы заставляет мои глаза широко распахнуться, а меня саму застыть.

Я молюсь, чтобы ей хватило жизненного опыта остаться с той стороны двери и не вломиться в ванную в этот пикантный момент.

— О черт… — Громов молниеносно дергает мой лиф на место и вынимает руки из-под кофты.

Встречаемся взглядом. Его глаза шальные и почти черные, на грани безумия. Опускаю свои на его вздыбленную ширинку и отворачиваюсь, быстро приглаживаю волосы и прижимаю ладони к горящим щекам.

— Капец…

— Пиздец! — подхватывает Громов.

— Лера? — обеспокоенно спрашивает мама. — Все вернулись… Мы вас заждались.

Она не вошла в ванную, но постукивает по дверному полотну, явно торопя нас освободить помещение.

— Мы идем… — мой голос неестественно тонок.