Вот это, Ника, уже ближе к теме. Ну так и что теперь? Обратно их не вернешь. Не стоит портить из-за этого то, что еще осталось.

Собирая посуду в раковину, я зевнула так широко, что чуть не вывихнула челюсть.

- Не выспалась? – виновато спросил Глеб.

Я покачала головой.

- Той ночью ты, вроде, уснула быстро. Хочешь, я сейчас тоже подожду, пока заснешь?

- Ты думаешь, я вот так просто рядом с тобой засну? – фыркнула я, ставя тарелки в сушилку.

- А почему нет?

Я отвернулась, но уши выдали. Глеб подошел, обнял меня.

- Ника, скажи, пожалуйста, что случится, если ты возьмешь и скажешь: «Глеб, я тебя хочу»? Ты безвозвратно уронишь себя в моих глазах? Или в своих? Или попадешь в вечное сексуальное рабство?

- Да, да, да! – заорала я, швырнув вилку в раковину. – Я тебя хочу. Все время. Черт бы тебя подрал!

- Вы слышали, господа? – Глеб сел в кресло и обратился куда-то в мировое пространство. – Вот пример пресловутой женской логики. Эта озабоченная женщина только что во всеуслышанье призналась, что готова трахаться со мной двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. И тут же пожелала, чтобы я вступил в интимную связь с чертом, да еще в пассивной позиции. По-моему, она все-таки намекает на группенсекс, хотя и уверяет, что это ей не нравится.

Я бросила в него посудное полотенце, но промахнулась.

- Прости, Ника, я очень польщен, рад, и вообще… Но сейчас я пас, - Глеб нагнулся, подобрал полотенце, скомкал и кинул мне обратно. – Поэтому давай так. Я пойду с Браном поговорю, а ты постарайся уснуть. Приду через полчасика. Дверь закрывать не буду, чтобы замком не щелкать.

Положив полотенце на сушилку, я подошла к Глебу, положила руки на плечи. Он поцеловал меня в макушку, потом в лоб, в нос, легонько в губы.

- Это все, на что я сейчас способен, - сказал он со вздохом. – У женщин бывают головные боли и месячные, а хэнговер может случиться с каждым. Ложись.

Когда Глеб вышел, я быстро разделась и достала из сумки маленькую коробочку. Утром, кроме супермаркета, я зашла еще и в аптеку.

«Planes?» - в ответ на мою просьбу снисходительно спросила красивая молоденькая девушка за прилавком, глядя на мою бледную кожу. Экие вы, туристы, нежные, говорил ее взгляд, самолеты вам мешают.

«Snoring man», - вздохнула я.

Сочувственно кивнув, девушка протянула мне белую коробочку и сказала, что это самые-самые лучшие беруши. И против храпунов, и против самолетов, и вообще – от любого шума.

Я засунула в уши кусочки ярко-оранжевой губчатой резины и уснула, наверно, раньше, чем голова коснулась подушки. Снилось мне… Ох, лучше не вспоминать. Нет, все было волшебно. Очень жарко. Но не оставляло ощущение беспричинной тревоги. Как будто вот-вот должно случиться что-то очень плохое. И я просто сбежала из этого сна, от этого беспокойства. Да, во сне я знала, что сплю, и усилием воли заставила себя проснуться.

Глеб, одетый, лежал рядом поверх покрывала и смотрел на меня. Точнее, снова сквозь меня. И было что-то в его взгляде, от чего ощущение тревоги из сна догнало меня и наяву. Как будто, глядя на меня, он думал о чем-то не самом приятном.

Заметив, что я проснулась, Глеб что-то сказал. Я вытащила беруши и посмотрела на него вопросительно.

- «Гражданин, у вас в ухе банан». – «Говорите громче, у меня в ухе банан», - прокомментировал Глеб. – Выспалась? Четвертый час. На море пойдем?

- Пойдем. Ты как вообще?

- Терпимо. Кофе будешь?

Пока я одевалась и собирала сумку, он приготовил кофе и достал из холодильника круглый пирог с какими-то красными ягодами.

- Откуда это? – удивилась я.

- Марика испекла. Сказала, что ты очень худенькая и тебе не повредит. Так что не только у меня желание накормить тебя как следует.

- Лучше бы у тебя были какие-нибудь другие желания, - проворчала я себе под нос, отрезая кусок.

- Я услышал, женщина, - хмыкнул Глеб. – И запомнил. Смотри, как бы тебе не пожалеть об этом.

- Напугал ежа голым задом.

Перебрасываясь подобными скользкими шуточками, мы выпили кофе и пошли на море. По правде, два часа не самого спокойного сна не слишком помогли – чувствовала я себя довольно размазанно. Впрочем, Глеб был точно таким же. Поэтому особо привередничать мы не стали, дошли до ближайшего лежбища и устроились на лежаках с краешку.

- Завтра будет дождь, - сказала я лениво, сквозь дремоту.

- Смотрела прогноз?

- У меня свой прогноз.

И действительно, все суставы… нет, не болели. Просто давали о себе знать, как будто перед непогодой организм проводил перекличку. «Правое колено?» - «Я!» - «Левое?» - «На месте». – «Плечи?» - «Туточки». И так, пока не отзовутся все, до самого маленького. И сколько же их в человеке! Я старалась не задумываться, что со мной будет в старости. Если доживу, конечно. Наверняка ничего хорошего.

Когда солнце начало заваливаться за Сустепан, мы поужинали в «Посейдоне» и вернулись к себе. На юге нет долгих сумерек, как у нас в Питере. Только солнце зашло – словно выключатель повернули, сразу темнота. Как и позавчера, мы устроились на балконе в одном шезлонге – смотреть на море и на звезды. Я пила вино и общипывала гроздь винограда, Глеб решил не рисковать.

- Ты случаем не Козерог? – поинтересовалась я.

- Как ты догадалась? – удивился Глеб.

- У тебя склонность к ритуальному поведению. Если что-то зашло, будешь повторять постоянно. Подозреваю, что все оставшиеся дни мы будем каждый вечер вот так сидеть здесь. Пить вино и считать самолеты.

- Что-то мне подсказывает, ты тоже из козлиной стаи.

- Ужасно, - вздохнула я. – У тебя когда?

- Двенадцатого января. А у тебя? И почему ужасно?

- Семнадцатого. Ужасно, потому что если мы упремся рогами… В общем, в горной речке утром рано утонули два барана.

- А если не столкнемся и окажемся в одной упряжке, то горы свернем. Послушай, Ника…

Что-то в его тоне мне не понравилось, внутри шевельнулся неприятный холодок.

- Я тебе сказал сегодня, что в настоящей жизни столько не пью…

- Глеб!

- Послушай, пожалуйста. Может, конечно, мне не стоит все это говорить, но…

Заранее захотелось плакать, потому что ничего хорошего от его слов я не ждала.

- Прозвучало действительно не очень приятно, насчет настоящей жизни, но это правда. Там, - Глеб дернул подбородком куда-то в сторону, подразумевая повседневную действительность, - я совсем не такой, как здесь. И, я думаю, настоящий Глеб Осадчий тебе вряд ли бы понравился.

Мимолетом промелькнуло, что фамилия у него какая-то дурацкая, хотя, по большому счету, дурацкой была сама эта мысль.