Оба посмотрели на меня так, словно я разыгрываю идиота (что так и было). Но я сказал:

– Ну вот! А вы спрашиваете, зачем я хотел встретиться с господином Капельниковым. Ведь он гражданин России, мы должны…

– Bullshit! – засмеялся один из них. – Вы на пенсии. С каких пор пенсионеры…

– Битте! – перебил его второй и остановил эту игру в словесный пинг-понг. – Так и быть! Мы дадим вам поговорить с герром Капельниковым, но только в нашем присутствии. И будет русский переводчик.

Конечно, я ехал к «герру» Капельникову не с пустыми руками. С чего бы это он ни за что ни про что стал выкладывать мне информацию по финансовым трансакциям Кожлаева? Нет, за просто так это не делается. Поэтому я накопал на этого Капельникова все, что можно накопать на Петровке, в Прокуратуре и у нас в ФСБ почти на любого нынешнего бизнесмена. Это оказалось не очень сложно. Все, кто выжил в бизнесе за последние 10 лет, выжили не за счет своей ангельской чистоты и честности, а только потому, что где-то когда-то кого-то надули, подставили, ломанули или даже грохнули. Или это их собирались надуть, подставить, ломануть и грохнуть, а они ушли под чью-то крышу, но, ясное дело, не под крышу закона.

Путь «герра» Капельникова на Кипр и в Вену оказался стандартным до пошлости: сразу после окончания в 1989 году МИСИ, диплома инженера и первого места по баскетболу на студенческой олимпиаде в Москве – в челночники, поездки в Финляндию, Швецию и Турцию за барахлом и компьютерами, несколько удачных ходок – и вот уже своя фирмочка, склад, магазинчик. А затем и еще круче вверх: оптовый бартер «медь на компьютеры», «аммиак на компьютеры», «лен на компьютеры» – и вот уже своя сборка левых компьютеров, принтеров и мониторов на бывшем «почтовом ящике» на шоссе Энтузиастов (из контрабандных, конечно, деталей). Но в 1995-м первый облом: пожар на складах и в магазине, то есть наезд таганской группировки, и Капельников уходит под крышу к Кожлаеву. Под этой мощной крышей он поднимается даже выше, чем раньше, – на сборке мобильных телефонов (тоже из контрабандных деталей да еще с настройкой на работу по пиратским частотам!). Деньги крутые, серьезные, а под них и серьезные займы на модернизацию трех нефтеперерабатывающих заводов, которые Капельников купил в Уфе и в Тюмени. То есть высоко метил этот Капельников, аж в нефтебизнес и в олигархи. Но это зона повышенного риска, смертельного, тут убивают каждого третьего, кто сам не убил трех для острастки. Капельникова спасает август 1998-го, то есть полное банкротство и миллионные долги, за которые, правда, убивают любого. Но в последнюю минуту Кожлаев берет его долги на себя (в обмен на нефтезаводы, конечно) и отправляет на Кипр, а оттуда в Вену. Иными словами, дел на этом Капельникове – по четырем статьям, от контрабанды до ухода от налогов, то есть до 15 лет – запросто! И, летя в Вену, я не сомневался, что под таким нажимом он хрустнет и расколется, как Корейко у Остапа Бендера, в конце «Золотого теленка».

Но когда я увидел, что с этим Капельниковым сделали предыдущие визитеры…

Тридцатипятилетний бывший баскетболист, которого ввезли на инвалидном кресле, выглядел хуже, чем бывший супермен Кристофер Рифф после роковой катастрофы: согбенный скелет, шея в поддерживающем корсете, руки неестественно скрючены, – лицо в ожоговых пятнах, а ноги по щиколотки – культи. Впрочем, в Чечне я видел заложников, изуродованных и похуже, там похищенным детям могут каждую неделю отрубать палец за пальцем и посылать родителям до тех пор, пока те не пришлют выкуп…

– Битте! – нетерпеливо сказал мне один из моих австрийских «коллег», его, как он сказал, звали капитан Матиас Шнейдт. – Вы хотели говорить с герром Капельниковым. Говорите!

Но я еще молчал, рассматривая этого несчастного. Потом спросил:

– У вас есть семья?

Он покосился на австрийцев, те разрешительно кивнули, сказали по-немецки:

– Можете отвечать… – и ответили за него по-английски: – Есть. Жена и двое детей.

Но мне нужно было вызвать на разговор самого Капельникова, и я спросил у него:

– А когда это случилось?

– В марте… Двадцатого марта… – негромко и каким-то пустым голосом произнес он.

– Кто это сделал?

Он молчал.

– Вы их не помните?

– Нет… – Но он отвел глаза.

– И не знаете?

– Нет.

– Хотите, я вам напомню? Двое из них кавказцы, а один – узбек. Такой плотный, бритый наголо и с толстыми ляжками, которые при ходьбе цепляют друг друга…

Капельников закрыл глаза.

– Вспомнили?

Он поджал опаленные губы и покачал головой:

– Нет.

Матиас Шнейдт и его напарник смотрели на меня в изумлении. Я встал:

– Битте, коллеги. – Я посмотрел на часы. – Мне пора в Будапешт. Вы меня не подбросите на вокзал?

Итак, Харунов дождался, когда дело об убийстве Кожлаева закрыли, и тут же ринулся на Запад искать его миллионы. И не сам по себе, а с теми негласными компаньонами из чеченской ОПГ, которые владеют теперь Повольским банком развития. А Банников не полез ни в этот банк за своей долей, ни за деньгами. Кожлаева в западных банках. О чем это говорит? Скорее всего о том, что все наследство Кожлаева было еще загодя мирно поделено между ними: Банников получил российскую долю кожлаевского бизнеса, а Харунов и «банкиры» – банк и все, что смогли или смогут достать по банковским проводкам.

То есть я иду по их следам. Но там, где прошли чеченцы, русскому, как известно, делать нечего – кроме как считать фугасы, зарытые на каждом шагу. К тому же Харунов, как выяснил я на Петровке, личность незаурядная. Штангист, «авторитет», две ходки по «мокрым» статьям, кличка Не буди и репутация хитрого, волевого и безжалостного громилы с контактами не только в Чечне, но и в Саудовской Аравии, куда он регулярно летает «по бизнесу»…

Я сидел в Будапеште, на площади Воросмарти, под уличным грибком самого дорогого и модного ресторана «Gerbeaud's» и уже пятнадцать минут тщетно ждал свою прощальную чашку кофе. Конечно, приезжать сюда не следовало. Если Капельников чудом выжил, то лишь потому, что это было в Австрии – там, заметив человеческий обрубок, выползший к автобану, первый же автомобилист остановил машину и по телефону вызвал полицию и «скорую». Но в Венгрии (как и в России) такого быть не может, у нас любой автомобилист только прибавит газ, а если его спросят, как он мог проехать мимо умирающего, скажет, что ничего не видел. Потому что нравственные травмы социализма нельзя закрасить даже «United Colours of Benneton», объединенными цветами Беннетона, чьи магазины теперь разлеглись от Тверской до улицы Вачи в Будапеште. И вообще, красавец Будапешт, построенный, конечно, не самими венграми, а в эпоху Австро-Венгерской империи, сегодня нелепо совмещает в себе красоты австрийской готики с венгерско-цыганским менталитетом населения, усугубленным пятидесятилетием совковой морали. Или, попросту говоря, тут вас на каждом шагу пытаются надуть и обхамить по-советски. Такое впечатление, словно из Вены я вернулся в какой-нибудь Бурятск или Мневники. И это родное плебейство мелкого хамства, когда, не говоря по-английски, все корчат из себя европейцев и, прекрасно зная русский, делают вид, что по-русски уже не понимают, но, учуяв в вас русского, посылают совсем не туда, куда вам нужно, – все это вызывает желание немедленно валить из этого города. Даже в самом дорогом ресторане на центральной площади Будапешта вам подают остывший кофе и еще до еды; а на венгерском Бродвее, то есть на Vaciutca, за чашку кислого и чуть ли не желудевого кофе дерут три доллара; а таксисты совсем по-московски возят трижды по всему городу, прежде чем привезти к нужному месту; а в самом «типично венгерском» ресторане с «джипси мьюзик» два цыганских скрипача с воловьими глазами будут надрывать свои скрипки над вашим столиком и смычками лезть к вам в тарелку до тех пор, пока вы либо не пошлете их на хер, либо не дадите им три доллара. И даже в респектабельном банке «CIB» вашу кредитную карточку могут спокойно прокатать два раза вместо одного, чтобы втихую дважды снять с вашего банковского счета одну и ту же сумму…