Мужские руки нежно гладят мое подрагивающее тело, снова касаются груди, теребя соски, сжимая, потягивая. Это продолжается долго, пока не понимаю, что завожусь снова, что уже нет одурманивающей усталости. Что потребность снова разгорается внутри с утроенной силой. Пока тело снова не становится натянутой струной, которая вот-вот лопнет.

— Прошу, — мольба срывается с моих губ. Нет больше сил ждать. И Владимир тоже на грани, чувствую, что его напрягшееся тело вот‑вот взорвется.

— Скажи, чего, — наклоняется и шепчет мне на ухо.

— Тебя! — выкрикиваю неистово и в этот момент он входит меня, твердый как камень, вынуждая судорожно ловить ртом воздух, и чуть податься назад от болезненного ощущения наполненности.

Он это понимает и отстраняется. Но я обхватываю его ногами, не желая отпускать. Неудовлетворенное желание нарастает, спираль закручивается в пружину. Владимир замирает во мне, продолжая нежно и успокаивающе гладить мое тело. А затем выходит из меня, оставляя мучительную пустоту.

— Я не хочу навредить тебе. Боюсь сделать больно. Складка на его лбу показывает огромное напряжение, лоб покрыт испариной.

— Ты нужен мне. Весь. Сейчас, умоляю…

Он хватает меня за бедра, разводит широко, проводит концом вверх и вниз промеж двух лепестков, размазывая по ним влагу. И снова входит в меня, до упора, начиная двигаться глубокими толчками, сжимая моя ягодицы. Совершаю ответные движения, извиваюсь всем телом навстречу, желая почувствовать его в себе еще глубже.

Запускаю пальцы в белокурые волосы, тяну, понимая, что причиняю боль. Наши поцелуи сейчас сродни укусам. Ощущения становятся невыносимо болезненными, мы подходим к острой грани одновременно и содрогаемся от экстаза. Владимир взрывается во мне, с громким стоном, исторгая свое семя. В это мгновение чувствую себя самой счастливой, полное единение, мы одно целое, сплетенное тугими объятиями, одна душа, одно сердце. Нет ничего дороже этой обретенной близости.

Следующие несколько часов мы то одевались, то раздевались. Дубровский ненадолго оставил меня одну и совершил вылазку на кухню. Я дико смущалась — ведь все обитатели дома наверняка поняли наше затворничество. Как же неловко, в этом плане, жить в огромном замке!

— Может они подумают, что мы выясняем отношения. Долго и мучительно обсуждаем вопросы… любви и брака. Сидим за столом, — Дубровский кивает на миниатюрный столик возле окна, на котором навалено несколько стопок книг, — и обсуждаем.

В его голубых глазах пляшут лучики смеха, едва не задыхаюсь от его красоты.

— Ну да, конечно, — фыркаю, притворяясь обиженной. — Хватит смеяться надо мной.

— Твоя стыдливость очаровательна, — серьезно отвечает любимый. — Но мы почти муж и жена. И вообще, такие вещи никого не должны касаться. Прислуга знает свое место. Не переживай.

— Может нам к ужину хотя-бы спуститься?

— Хорошо.

Но перед ужином иду в душ, и Владимир заходит следом. Снова горячие поцелуи, ласки. Повинуясь порыву опускаюсь на колени, обхватываю его восставшее неутомимое естество губами, беру в рот, сходя с ума от собственной смелости.

Не получается насытиться друг другом до самого утра. Это была невероятная ночь, полная самых ярких эмоций, смеха, стонов, умопомрачительной страсти. Я чувствовала себя обновленной, абсолютно другой. Сильной, страстной, нежной. Я отдавалась без остатка и забирала все подчистую. Жадно, неутомимо.

И к завтраку тоже не получается спуститься. В течении дня Дубровский покидает меня лишь чтобы сходить за едой. Но едим мы немного. И снова поцелуи, объятия. К вечеру чувствую себя совершенно вымотанной. Уйти к себе? Понимаю, что не могу покинуть его. Даже чтобы немного поспать.

Владимир отлучается на пару часов, ему нужно сделать несколько важных звонков. Принимаю душ, роюсь в его гардеробе, хотя до моей собственной комнаты пара шагов, но не хочу делать их, боясь разрушить очарование. Надеваю хлопковую пижаму Дубровского. Она мне ужасно велика, кручусь перед зеркалом, признавая, что похожа в ней на клоуна. Зато надеюсь любимый поймет намек и даст девушке поспать хоть немного… Конечно, я могу и словами сказать… остановить его. Но достаточно одного его прикосновения и огонь во мне вспыхивает, какой бы уставшей не была…

Задремав просыпаюсь и вижу над собой лицо любимого. Он ловит мои губы, целует долгим нежным поцелуем. Я сонная, все плывет перед глазами.

— Похоже хорошо, что меня задержали, — усмехается Дубровский. — Хоть поспала немного. Отдохнула?

— Да… — выдыхаю нежно, чувствуя, как внутри уже закипает новая волна желания.

Он отстраняется, быстро сбрасывает джинсы, отшвыривает в сторону. А я, приподнявшись на кровати жадно, разглядываю своего мужчину. Он невероятно хорош — высокий, крупный, поджарый, мускулистый, золотистая кожа в некоторых местах покрыта шрамами… и мне хочется зацеловать каждый. О каждом спросить.

— Нельзя так смотреть, Маша, — рычит Дубровский.

— Как?

— Ты знаешь… Вылезай из этой чертовой пижамы, пока я не разорвал ее.

Сев на колени, сбрасываю одежду. И наслаждаюсь тем, как глаза любимого впиваются в каждую клеточку моего тела. Он проводит рукой по моим волосам, пропуская пряди между пальцами. Затем нежно касается груди. Большими пальцами зажимает соски, поглаживает, пока они не становятся твердыми. Затем страстно целует мои груди, нежно дотрагиваясь до сосков, забирая их в рот и чуть потягивая. Запрокидываю голову, издавая стон, поднимаю бедра, прижимаюсь к своему мужчине. И замираю, потому что Владимир поднимает голову и заглядывает в мое лицо. В его глазах плещется такая страсть, что меня охватывает целый водопад эмоций, начинает трясти от силы наших чувств, потребности друг в друге. Дышу урывками, тело трепещет в предвкушении, когда его пальцы проникают меж моих ног, и он начинает ласкать меня там, не отрывая взгляда от моего лица. Жадно пожирая каждую эмоцию на нем. Я краснею, закусываю губы, сдерживая стоны. Закрываю глаза, но не могу так долго. Тоже хочу видеть его. Впитывать каждое мгновение нашей близости.

Владимир опускается на меня и медленно входит в мое тело, и я отвечаю ему страстными движениями. Этот раз получается медленным, но невероятно прочувствованным. Самым глубоким. Каждое его движение в моем теле, каждый толчок, казалось, занимает целую жизнь. И нет ничего важнее. Даже оргазм начинается медленно, и очень глубоко, зато потом вырывается на поверхность все сметающей на своем пути стихией. Мы буквально падаем изможденные на постель, тяжело дыша, все еще ощущая конвульсии непередаваемого наслаждения. А потом снова сплетаемся в объятии, Дубровский натягивает на нас покрывало, прижимает меня еще теснее и целует в лоб с одурманивающей нежностью.

* * *

Медленно открываю глаза и наслаждаюсь лучами солнца, заливающими комнату. Тело ломит от усталости и мышечной боли, но в то же время оно до сих пор трепещет от блаженства, что подарил мне Дубровский. От души растягиваюсь в улыбке, тянусь и сажусь на постели. Мы провели здесь безвылазно три дня. Совершенно бесстыдных, сносящих голову, перевернувших весь мир. Я и представить не могла, что можно так много и неприлично заниматься… этим. Вздрагиваю от удовольствия.