– Не должно быть бледнолицых на земле массачузов. Так решил совет племени. Два пути есть у бледнолицых. Или они остаются в усадьбе, но тогда пусть готовятся принять бой. Или они грузятся в свои лодки со всем скарбом, который унести смогут, и больше никогда не пристают к берегу массачузов. Таков обычай у племени массачузов… – Поднял открытую ладонь на уровень плеча, он все сказал.

М-да. Хрен редьки не слаще.

Второе, конечно, предпочтительней. Выйдя в море, можно вдоль берега, вдоль берега – до тех границ, где земля массачузов кончается и начинается земля, например, кайюгов или тускароров. Но это три дня и три ночи плыть! А то и четыре. А то и пять. Ладно, рано или поздно доплывут, хотя это ж какой запас воды и еды брать надо. Но, положим, доплывут. Дальше-то что? Кайюги и тускароры воинственны. У новгородцев же с исландцами оружия хоть и в достатке нынче, но, на голом берегу высадившись, превратятся они в живые мишени, как давеча лихие люди Аульва.

А если выбрать первое, то бишь укрыться за частоколом и принять бой – сколько они продержатся? Пусть те же три дня и три ночи. А то и четыре. А то и пять. Рано или поздно массачузы их одолеют. Не умением, так числом.

В общем, что так, что эдак не станет бледнолицых на земле массачузов. Вот и выбирай из двух зол.

Из двух зол Белян выбрал третье.

Белян сказал:

– Обычай племени массачузов нельзя не уважить. Вы хозяева на этой земле, а мы всего лишь гости. Но и у нас есть свои обычаи. И тут вам решать, уважить ли обычай гостей или нет. Все-таки гости…

– Непрошеные гости! – злобно каркнул Громкий Ворон, влезший поперек Черной Совы в разговор.

Черная Сова не моргнул глазом, будто Громкого Ворона и не было здесь, и не каркал никто.

– Говори, – сказал Черная Сова Беляну.

– Мы, конечно, в море не уйдем… – сказал Белян.

И Громкий Ворон в нетерпении забряцал оружием. Чего ждем, Черная Сова?! Сам видишь, не желают бледнолицые по-хорошему!

– Не уйдем, – повторил Белян. – Как ни посмотри, то на бегство похоже. Так что остаемся мы. И поражение признаем, лишь когда последний из нас здесь мертвым ляжет. Но ведь и немало массачузов с нами вместе полягут.

– Угрожаешь, бледнолицый?! – Громкий Ворон готов был ввязаться, невзирая на присутствие вождя.

– Но есть и у нас обычай, – Белян в упор смотрел на Черную Сову, будто Громкого Ворона и не было здесь, и не каркал никто. – Есть обычай, который может нас с вами если не примирить, то ссору прекратить.

– Говори, – повторил Черная Сова Беляну.

– Мы выставляем бойца. Вы своего бойца выставляете против него. Если ваш нашего одолеет, мы признаем поражение и сдадимся на милость победителей. А если одолеет наш…

– Тогда нам сдаться?! – каркнул Громкий Ворон. – Черная Сова! Он насмехается над нами!

И снова Черная Сова не услышал и не увидел Громкого Ворона.

* * *

Склеринги вышли из лесу. Все полторы сотни. Все в боевой раскраске, с томагавками, с копьями. Но не напали всем скопом на горстку бледнолицых. Черная Сова подал им знак – и они вышли из лесу. Черная Сова сказал им что-то на своем языке – и они образовали круг. В том круге и быть поединку.

Белян желал выйти сам, но братка Сивел его переспорил. Негоже главе выходить на поединок с кем-либо, кроме главы. А от массачузов вызвался, само собой, Громкий Ворон – он даже приплясывал от нетерпения, корча страшные гримасы: убью, мол!

– Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно? – озаботился Белян. – Ты его как-нибудь уложи в беспамятство, но не убей только.

– Постараюсь, братка, – оценивающе щурил глаз Сивел. – Я ж себе не враг.

Себе не враг, да. А враг – вот он, Громкий Ворон. И не одному Сивелу враг, но и Черной Сове, хоть и скрытый до времени. Если Громкий Ворон одолеет бледнолицего, то недолго быть прежнему вождю… Черная Сова мудр и все отлично понимает. Потому он-то и послал давеча Быстрого Волка в стан пришлых. Не то чтобы послал, но закрыл глаза на то, что Быстрый Волк пропал вдруг в ночи из лагеря массачузов. Черная Сова не хотел смерти бледнолицых, но обычай есть обычай. Как племя решит, так тому и быть. Ступай, воин, растолкуй бледнолицым про обычаи наши – пусть они подумают, вдруг придумают чего-нибудь.

Вот… придумали. Оказалось, есть и у склерингов такой обычай, как у новгородцев. Правда, и различие имеется. Суровое различие. Если, значит, склеринг пришибет супротивника, то всем чужакам – смерть. А если, значит, чужак пришибет склеринга, то всем остальным чужакам свобода и жизнь, но сам победитель будет жизни лишен.

А как же! Смерть за смерть, жизнь за жизнь. Чтобы по-честному.

Да-а, все-таки сколько людей, столько и представлений о том, что есть по-честному…

Ну, а если чужак пришибет склеринга не до смерти, лишь до беспамятства? Будет то считаться победой? Оказалось, будет. И даже победителя не лишат жизни. Но изгонят со своей земли – иди туда, куда глаза глядят.

Оно и есть – третье зло из двух неминуемых, меньшее зло. И то – Громкого Ворона еще одолеть надобно…

Громкий Ворон требовал поединка при всем оружии. Но тут уж Ленок как посредник между пришлыми и массачузами растолковал, что никак того нельзя, потому что не по-честному. Ведь каждый своим оружием владеет. А если Сивел выйдет в кольчуге да с железным топором против полуголого склеринга да с каменным томагавком, то заведомо получит преимущество. Нет, давайте все по-честному!

Порешили. Оба поединщика выйдут не оружные. Без рубах, босые, но в портках.

– Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно?

* * *

Гомонили массачузы оглушительно, древками копий стучали, ногами топали – своего поддерживали.

Громкий Ворон наскакивал и наскакивал. Бойцом он оказался искусным – тут ни прибавить, ни убавить. Сивел уже сбил себе дыхание и не столько о нападении думал, сколько о защите. Уже трижды оземь грянулся, тогда как супротивник – ни разу. Были они одного роста и веса одного. Но Громкий Ворон, как бы и условий не нарушив, маслом натерся – выскальзывал из всякого захвата. Кроме того, все норовил пяткой в лоб Сивелу угодить – с разворота, корпусом вращая. Неизвестный новгородцу прием. И ведь угодил-таки не единожды уже. Нарочно в лоб метил – с повязкой на голове Сивел вышел, память об ударе веслом от Аульва не зажила еще. И теперь кровенила сильно.

– По башке! По башке! Ответь ему, Сивка! – верещал Ленок.

– Дава-ай! – рычал Торм-молчальник, нарушив обычное свое молчание.

– Держись, братка! – громовым басом гремел Белян. – В ноги прыгай! Вали!

Навряд ли Сивел слышал своих. В висках стучало громче остального шума. Впрочем, Беляна мудрено не расслышать.

Очередной раз споткнулся Сивел, выпустив из объятий склизкого Ворона.