Хвалила, восхищалась, делилась впечатлениями, а в конце обязательно прибавляла: «Вот выздоровеешь, станешь писать еще лучше! Поступишь учиться в Литинститут, закончишь свой роман. Да и вообще много всего сумеешь написать и издать, и книжки твои с полок будут разлетаться в считаные часы! У тебя появятся миллионы читателей и поклонников, за автографом будет выстраиваться очередь, как за хлебом в голодный год…»

Валентина должна была сказать ему это раньше. Намного раньше. Сделать все, чтобы научиться понимать сына, дружить с ним и вставать на его сторону. Ибо кто, если не она, не мать?

Но ее мысли всегда были заняты другим: проблемами на работе, оплатой счетов, нехваткой денег… Она боялась, что Федора заберут в армию, злилась, что он нехотя учился и в конце концов бросил вуз, переживала, куда Федя сможет устроиться, чем станет зарабатывать на жизнь. Даже в тот день, который она не могла, не хотела называть последним, они разговаривали об этом.

Не о том, оказывается, нужно было беспокоиться. Не о том говорить.

Сегодня Валентина тоже хотела почитать сыну вслух и уже вытащила из сумки очередную тетрадку, но слова не шли с языка. На душе было тяжело, хуже, чем обычно. Возможно, виной тому был сон.

Она видела его уже несколько раз. Сон повторялся с небольшими вариациями, и Валентина не могла решить, что он означает, но при этом была убеждена: снится это неспроста. Сновидение несет в себе нечто важное, и если она поймет, что именно, то сумеет помочь Федору. А если нет…

Повинуясь неясному порыву, Валентина наклонилась к самому лицу сына, не выпуская его ладони из рук, и прошептала:

– Феденька, что мне делать? Сегодня снова тебя видела. Ты опять говорил про круг. Жаловался, что не можешь выбраться… – Валентина закрыла глаза, пытаясь максимально сосредоточиться, протянуть мысленную нить от своего сознания к сознанию сына. – Еще о проводнике что-то говорил и про то, что хочешь домой… Сынок, дай мне знать, помоги понять! Я не могу до тебя достучаться.

Она говорила еще что-то, пытаясь прислушаться к своим ощущениям, уловить – может, Федор подаст ей знак, но ничего не происходило.

– Извините, – прозвучало над ухом.

Валентина вздрогнула и открыла глаза, обернувшись.

– У нас процедуры, – сказала медсестра.

Ее звали Венерой, и она нравилась Валентине больше остальных. Внимательная, спокойная, эта женщина источала тепло и участие.

– Да, конечно.

Вставая со стула, Валентина неожиданно для себя призналась:

– Я его во сне видела. Федю. Не в первый раз уже. Он приходит и будто просит о чем-то, только я никак не пойму о чем.

Венера глядела с сочувствием, но молчала.

«Зря я это сказала, – подумала Валентина. – Что она может ответить?»

Но Венера ответила:

– Знаете, что я думаю? Они – те, кто в коме, – как бы на границе. В сумеречном мире. И не здесь, и не там. Наверное, это тяжело. Надо уж или сюда, или…

– Хотите сказать, он просит отключить эти аппараты? Хочет уйти?

Теперь Венера не казалась такой уж милой и понимающей. От ее слов веяло зловещим холодом. А чего удивляться? Работая в таком месте, наверное, чего только не увидишь, не услышишь. Сердце должно одеться в броню, чтобы продолжать биться бесперебойно.

– Не знаю. Пообщайтесь со священником, – сказала медсестра. – Простите, но мне нужно…

– Да-да. Это вы меня извините.

Игорь, как и обещал, ждал в коридоре. Пока шли по коридорам, спускались в лифте на первый этаж, выходили из больницы, молчали, погруженные каждый в свои мысли. Оказавшись на улице, Валентина спросила:

– Ты о чем поговорить хотел?

Он почесал переносицу и слегка покраснел.

– У тебя, наверное, отпуск скоро закончится?

– Через три дня, – равнодушно сказала Валентина. – Я написала заявление, мне отгулы положены. Потом административный возьму.

Она работала в фармацевтической компании. Игорь понимающе кивнул: сложно думать о работе в такой ситуации.

– Спасибо, что не говоришь, мол, лучше бы вышла, отвлеклась. От этого не отвлечешься, ты же понимаешь.

Он понимал. Как понимал и то, о чем она не сказала: все, чем прежде была полна жизнь, перестало иметь значение, а еще был суеверный страх. Отвлечешься от Феди, от мыслей о выздоровлении, и тем самым предашь его, навлечешь беду.

– Тебе тоже ехать пора в Улемово.

– Пора. – Он помедлил немного, словно не решаясь продолжить, и добавил: – Но я никуда не поеду.

Они медленно шли по больничному двору, и Валентина, услышав это, резко остановилась и повернулась к Игорю:

– Что значит «не поеду»?

– То и значит. Я написал заявление на увольнение, квартиру на продажу выставил через агентство, машину тоже… Решил остаться в Казани. С вами. То есть я не напрашиваюсь, не говорю, что возьму и к тебе завтра жить перееду, я же знаю…

Валентина недослушала. Ее тело опередило ум, который еще не успел осознать сказанного, не начал анализировать, искать плюсы и минусы, бояться и предполагать, и она шагнула к Игорю, обняла и прижалась к нему, как когда-то, давным-давно.

Игорь тоже обнял ее, и больше уже ничего не нужно было говорить. Все между ними было решено, так зачем обсуждать, тратить слова? Они стояли так – долго стояли, и люди оглядывались на них, удивляясь и любопытствуя. Кто-то улыбался, кто-то качал головой.

Спустя некоторое время они нехотя оторвались друг от друга, пошли дальше, держась за руки.

Машина Валентины была на стоянке.

– У тебя есть что-то срочное на сегодня? – спросила она. – Я хотела сходить в церковь. Пойдешь со мной?

– Ты уже сходила один раз, – напомнил он.

Это было, когда Федю перевезли в Казань. В Бога Валентина не верила, хотя пекла куличи и красила яйца на Пасху, иногда постилась – для здоровья, праздновала Рождество. Но это не шло от души, просто выполнялось автоматически.

Церковь располагалась недалеко от больницы, и прихожане в основном были либо больные, либо их родственники. На душе у Валентины было тяжело, и тяжесть эта пригнула ее к полу. Не думая, не рассуждая, она опустилась на колени и сидела, сама не зная, сколько времени. Ни одной мысли не было в голове, она даже не могла нормально сформулировать, о чем просит Всевышнего. Горе наполнило все ее существо, получалось лишь сидеть, раскачиваться из стороны в сторону и плакать.

Потом, поднимаясь с колен, она обратилась все-таки к тому, к кому приходила:

– Если ты есть, то и так знаешь, о чем прошу. Все про меня знаешь. Помоги, если можешь.

Больше Валентину в храм не тянуло – не было такого порыва. И Бог не спешил выполнять ее просьбу.

– Сядешь за руль? – попросила она и, когда Игорь вырулил с парковки, рассказала про свой сон. – Медсестра посоветовала со священником поговорить. Я подумала, может, она права. Вдруг такое бывает и… – Валентина замялась, – и что-то означает.