В один из дней осведомители начали сообщать о том, что, оказывается, в замке Нойшванштайн в тайной церкви у Людвига сокрыта чаша, которую якобы принесли ему таинственные гости. Впервые эта чаша была замечена Майром еще в Линдерхофе, куда Людвиг привозил ее на время ремонта в своем новом Монсегюре, как нередко он называл Нойшванштайн. Коварный камердинер пригласил фотографа, который втайне от всех проник во дворец и сфотографировал чашу. Но когда он выходил из замка, поскользнулся на мокрых после дождя ступенях, и камера разлетелась на куски.

Посовещавшись, иллюминаты решили, что речь идет о легендарной чаше Грааля. Об этом косвенно намекали уже те факты, что таинственная возлюбленная Людвига носила имя Эсклармонда, как и легендарная хранительница Грааля, и что Нойшванштайн (новый лебединый камень) он называл Монсегюром. А ведь именно в Монсегюре по легенде катары хранили Священную Чашу.

Догадку подтверждал и тот факт, что начиная с 1880 года Людвиг неофициально изъявил желание оставить престол, с тем чтобы поселиться где–нибудь на необитаемом острове, где он сможет создать для себя королевство с неограниченной монархической властью. Специальная комиссия была отправлена обследовать Эгейское море, дл того чтобы отыскать подходящий для этих целей остров. Одновременно с тем Россия получила от Людвига официальное предложение продать ему Крым, природа которого особенно нравилась впечатлительному и любившему все прекрасное Людвигу.

«Наверняка этот лебединый король ищет место для того, чтобы укрыть там Грааль», – решили иллюминаты.

Этого ему никто не собирался позволять. Было принято решение ограбить Нойшванштайн. Но затруднение составлял тот факт, что никто доподлинно не знал, как пройти в тайную церковь, где, по слухам, Людвиг хранил Грааль, а чертежи замка были лишь у его главного архитектора – у короля!

В конце концов было решено, что пришло время осуществить намеченный заговор. Но тут планы секты вновь начал расшатывать сам король, который перевел часть прислуги из Хохеншвангау в Линдерхоф и таким образом немного обезопасил себя.

Для того чтобы преданные ему слуги знали предателей, работавших на иллюминатов, Людвиг придумал оригинальное решение. Всем слугам, о которых он доподлинно знал, что они отправляют донесения в Мюнхен, король повелел поставить черные печати на лоб, а предателю Майру так и вовсе носить маску. Самому Майру он объяснил это так, что не в состоянии более видеть его наглой морды.

Меж собой слуги и стража, преданные Людвигу, собираясь вместе, находили доступные им способы наказания предателей и даже перехватили несколько писем.

Но несмотря на все их усилия, донесения на короля продолжали поступать, так как иллюминаты не жалели денег, желая в любой день иметь компрометирующие короля сведения, большую часть которых откровенно выдумывали.

Тем не менее в 1882 году к иллюминатам поступил подлинный отчет о новой встрече Людвига с его призрачными гостями, которых на этот раз слуги не видели, но зато явственно слышали обращенные к королю голоса и его ответы.

Все происходило в Хохеншвангау, в зале Рыцаря Лебедя, столы в котором были накрыты для пира. Музыканты играли что–то из «Валькирии», а Людвиг, смеясь, потчевал своих невидимых гостей, рассказывая им что–то забавное.

Вдруг точно по мановению волшебной палочки музыканты разом прекратили играть, так что в зале образовалась звенящая тишина.

Король застыл с поднятым кубком в руках, когда в трепещущей тишине раздался печальный голос, возвестивший о том, что не пройдет и нескольких месяцев, как не станет его лучшего друга – великого композитора Рихарда Вагнера.

Услышав это, король сел, точно подкошенный, золотой кубок выпал из его рук и со звоном покатился по полу. Вскоре музыканты за ширмой услышали приглушенные рыдания. Самого короля они не могли видеть, так как он был скрыт от них. Никто не встал со своего места и не подошел к Людвигу, никто не утешил его в этом преждевременном горе.

Музыканты не знали, продолжать ли играть или убраться подобру–поздорову. Так и сидели они, молча, вздыхая или роняя слезы по еще живому и здоровому человеку. По композитору, которому оставалось так немного на этой земле.

Рихард Вагнер умер через несколько месяцев после того, как об этом возвестили королю. Перед смертью он был удостоен милости фортуны. Его опера «Парсифаль», поставленная в Байройте, имела невиданный успех.

«Я не напишу больше ни одной ноты, ибо дело мое завершено! Свою миссию, несмотря ни на что, я осуществил полностью и счастливо!» – писал Вагнер Людвигу. В конце письма он умолял короля пожаловать в Байройтский театр или удостоить его встречей в Мюнхене, через который композитор должен был возвращаться домой. Но Людвиг не сумел найти в себе сил на последнее свидание с другом. Ведь в отличие от Вагнера он знал о том, что встреча эта будет действительно последней.

После смерти друга Людвиг еще больше отстранился от людей. Он не желал видеть слуг, общаясь с ними через специальное устройство в двери, не хотел видеть своих министров. Все помыслы короля были о том времени, когда ворота между мирами, наконец, откроются, и он сможет уйти из этого жестокого мира. Но вот успеет ли?!

Все чаще за своей спиной король ощущал хриплое дыхание погони. Его загоняли, обкладывали, подрезая по дороге. Он уже устал уходить из окружений, обманывать летящих за ним охотников, обходить многочисленные ловушки.

Так, однажды внутренняя полиция ордена Святого Георгия собрала сведения относительно министра Людвига графа Макса фон Холштайна, которого король считал чуть ли не единственным преданным ему человеком в своем окружении. Согласно неопровержимым доказательствам, предъявленным облапошенному королю, Макс фон Холштайн состоял в секте иллюминатов в степени жреца.

Король потребовал от Холштайна, чтобы тот дал честное слово, что не имеет отношение к иллюминатам, и тот не посмел отрицать своей причастности. За честность и откровенность перед своим монархом Людвиг оставил Холштайна при своей особе, сняв его для порядка с нескольких занимаемых им должностей, но продолжая относиться к нему со всей нерастраченной теплотой и любовью.

Теперь, после смерти Вагнера, газеты вдруг начали преследовать короля рассказами о его жестокости, сообщая, что с некоторых пор спектакли, которые ставятся непосредственно для короля, изобилуют сценами насилия и разврата. Иначе отчего королю было бы нужно смотреть их в одиночестве.

Некоторые газеты обнаглели до такой степени, что опубликовали серию фальшивых интервью с актерами театра, которых король якобы выписывал из–за границы для того, чтобы те делали на сцене всякие непотребства. Какая–то берлинская прима жаловалась на то, что ее чуть ли не подвергли насилию прямо на сцене, другая обвиняла короля в том, что у нее была похищена дочь, которая чудом осталась жива после того, как побывала в придворном театре.

При этом ни в одном списке актеров баварских театров, включая самые бедные труппы, никогда не числилось этих горе–жалобщиков, никогда люди с такими именами не пересекали границы Баварии.