Людвиг мог без труда разоблачить грязных писак, но у него не было ни малейшего желания ввязываться в полемику с людьми, не имеющими ни чести, ни совести.

Кроме того, после посещения верхней Баварии Леопо́льдом фон За́хер-Мазо́х и после того, как он написал воспоминания о Людвиге, короля начали открыто сравнивать с героями произведений этого автора, приписывая ему чуть ли не все пороки общества.

Прочитав написанное Леопо́льдом фон За́хер-Мазо́х о себе, Людвиг отказался от попыток заткнуть рот бульварной прессе, так как побоялся, что любое движение с его стороны может повредить талантливому писателю.

Страдая от невозможности высказаться, предъявить доказательства своей непричастности к описанным в газетах ужасах, Людвиг посчитал ниже своего достоинства вступать в эту неравную борьбу.

Он не писал больше Леопо́льд, опасаясь, что его письма могут быть перехвачены. А значит, не имел возможности заверить писателя в своей искренней дружбе и любви к его творчеству. Не мог послать несколько слов утешений и уверений в том, что он – Людвиг Баварский сделает все возможное, чтобы имя Леопо́льда фон За́хер-Мазо́х не было втоптано в грязь.

Однажды, почувствовав себя особенно плохо, король решился на отчаянный шаг и отправил писателю свой перстень, который, как доказательство его добрых отношений, должен был передать Леопо́льду фон За́хер-Мазо́х личный секретарь Людвига. К перстню король не посмел приложить даже коротенькой записки.

Вот так и жил баварский король. Жил загнанный в угол, точно дикий зверь, преследуемый охотниками.

Все это мучило Людвига, делая его подозрительным и грубым. Тем не менее он еще сохранял свой трон, пытаясь выкрутиться из западни, которую устраивала ему оппозиция.

Несмотря на серию неудач и явное нежелание видеть кого–либо из своих министров, Людвиг с радостью уезжал в горы, где общался с простыми крестьянами и фермерами, с которыми он был прост и весел. Верхняя Бавария обожала своего необыкновенного короля, считая, что Мюнхен просто недостоин его милости.

Немного отдохнув в горах, король отправлялся со своими адъютантами и телохранителем в Мюнхен, стараясь, по возможности, не привлекать к себе лишнего внимания. Эти поездки были приятны для Людвига, так как, находясь рядом с двумя–тремя спутниками, он мог молчать, уехать вперед или немного отстать от компании, думая о своем, чего не удавалось сделать среди шумной толпы слуг и придворных.

Но вскоре и этим невинным радостям пришел конец. В России прогремел взрыв, унесший жизнь Александра Второго, в Париже неистовствовала революция. В таких условиях министр жандармов и личная охрана короля потребовали, чтобы тот путешествовал под усиленной охраной либо сидел безвылазно в мюнхенском дворце. Образно говоря, короля сажали под замок.

Людвиг согласился с усиленной охраной в столице, но по–прежнему пользовался полной свободой в верхней Баварии.

Находясь под неусыпным наблюдением, точно преступник под стражей, окруженный охранниками, почти лишенный возможности лично присутствовать при осуществлении своих очередных архитектурных задумок, Людвиг оставался королем, и с этим иллюминаты не желали смиряться.

Несмотря на то что сведений, которые могли указывать на безумие Его величества, иллюминатами было собрано более чем достаточно, король все еще пользовался любовью народа, а значит, готовившийся столько лет переворот мог провалиться.

Поэтому снова и снова руководство секты вызывало к себе слуг Людвига, требуя от них новых подробностей и письменного подтверждения каждого сказанного ранее слова.

Была собрана врачебная комиссия (все члены которой были иллюминатами). На рассмотрение комиссии были представлены многочисленные свидетельства и доносы, собранные за много лет.

Целые тома документов, подшитых писем и отчетов слежки легли на стол, тем не менее говорить о признании короля сумасшедшим было еще рано, так как любые доводы за безумие или слабоумие Людвига Виттельсбаха неизменно встречали контрдоводы. Взять же на себя смелость выступить против своего дееспособного, умного и талантливого короля, объявив его сумасшедшим, было не простым делом, на которое мало кто мог согласиться. Поэтому члены комиссии предпочитали сказываться больными, эмигрировать из страны или даже кончать жизнь самоубийством, лишь бы только не подписывать заключения, которое могло стать убийственным прежде всего для них самих.

Короля обвиняли в том, что он не терпит, чтобы до него дотрагивались. В этом присягали несколько слуг и доктор, служивший прежде в замке Берг, которому будущий король, а тогда кронпринц запретил произвести осмотр, не получив на то санкции короля Максимилиана.

Это был достаточно сильный довод в пользу сумасшествия, если бы его не опровергал тот простой факт, что время от времени король осматривался зубным врачом, с которым мило беседовал и которому позволял делать его работу, не выказывая недоброжелательства и стараясь не обращать внимания не боль. Что же касается других врачей, чьи услуги обычно необходимы всем, то Людвиг никогда ничем серьезным не болел и, следовательно, врачи ему были просто не нужны.

Королю ставили в вину, что он был груб со многими слугами, кому–то отвесил оплеуху, кого–то сбросил с лестницы. Но что сделал бы любой нормальный человек, обнаруживший у себя дома гнездо шпионов?

Говорили, что Людвиг поменял местами ночь и день. Но так жила практически вся богема.

Безусловно, о безумии короля могло говорить уже то, что он неоднократно приказывал заковывать своих министров в цепи, сажать их на хлеб и воду, сдирать с живых кожу или убивать каким–нибудь иным образом. Но ни одно из этих приказаний никогда не было исполнено, так как в стране давным–давно была принята конституция, согласно которой власть короля не позволяла ему казнить кого–либо по собственному усмотрению. А значит, все эти «приказания» можно было расценивать не иначе как ругань и несдержанность в словах.

Как уже говорилось, короля обвиняли в том, что для него лично ставились спектакли со сценами насилия. Но самая тщательная проверка опровергала эти слухи полностью. А значит, Людвига невозможно было обвинить в жестокости.

Короля обвиняли в том, что он ненавидел, когда возле его замков появлялись посторонние. Но если бы психиатры выдвинули такое обвинение, вместе с королем пришлось бы отправить в лечебницу практически всех домовладельцев, господ, имевших земельные владения и загородные постройки, и особенно фермеров, не терпевших, чтобы возле их домов и особенно в них болтались чужие люди.

Людвиг ненавидел, когда на территорию его страны заявлялись проверяющие из Берлина и однажды даже отдал приказ изловить особо надоевшего ему кронпринца Фридриха и посадить его в тюрьму, чтобы тот сдох там от голода и жажды.

Узнав о таком приказе, трусливый Фридрих немедленно покинул Баварию, зарекаясь когда–либо возвращаться в нее. Что же касается баварцев – они были в восторге от изобретательности своего короля. На отношения же с официальным Берлином этот эпизод никоим образом не повлиял. И, в конце концов, Бавария добилась необходимой для себя свободы, в чем была заслуга Людвига.