– Да, в то утро я слегка покашливал, – бесстрастно сказал он. – Днем, после восхитительного итальянского ленча, я вернулся в Церматт, и кашель усилился. Жена уговорила меня сходить к врачу. Доктор направил на рентген – в Альпах к легким всегда относятся настороженно – и поставил диагноз: туберкулез. В ранней стадии. «Через год вы снова станете на лыжи», – так он мне обещал. Но он ошибся. Наверное, это был не первый ошибочный прогноз в истории медицины. – Мистер Хеггенер пожал плечами, с несвойственным ему легкомыслием покрутил тросточку. – Поэтому сейчас я без лыж, хожу пешком.

Майкл остановился:

– Сколько миль отсюда до гостиницы?

Мистер Хеггенер удивленно посмотрел на Майкла:

– Мили полторы или чуть больше. Почему вы спрашиваете?

– Вы шли сюда всю дорогу пешком?

– Утро прекрасное. Вы же видите, я хожу медленно.

– Не так уж и медленно, – сказал Майкл. – Если вы в состоянии пройти больше мили, что мешает вам кататься? Конечно, не слишком быстро.

Мистер Хеггенер засмеялся:

– Мой врач откажется меня лечить.

Майкл почувствовал, что честность сейчас предпочтительнее деликатности.

Мистер Хеггенер плавно повел рукой, затянутой в перчатку, из стороны в сторону, казалось, он что-то взвешивает.

– Да, верно.

– Тогда что вам терять? То же самое я сказал Рите, когда Калли предложил ей участвовать в соревнованиях.

– Она согласилась?

– Да, – ответил Майкл.

– Молодец девочка, – сказал мистер Хеггенер. Он задумчиво посмотрел на утоптанную тропинку. – Вероятно, я мог бы немного покататься. Если рядом будет человек, который поможет мне встать на ноги в случае падения. На это у меня сил не хватит.

– Послушайте, – сказал Майкл. Хотя собеседник несколько дней назад недвусмысленно угрожал убить его, Майкл не мог не восхищаться тем, как мужественно и красиво мистер Хеггенер принимает свою судьбу. Стоическая безысходность его рассказа о последнем спуске тронула Майкла. Сторз понимал, что и его самого ждет последний спуск, и ему необходимы будут слова утешения, как необходимы они сейчас этому человеку, который их совсем не просит. – Школа платит мне за полный рабочий день. Ваша жена катается только после ленча, и то не всегда. Я охотно составлю вам компанию. Вы же знаете – на лыжах обо всем забываешь.

Хеггенер кивнул:

– Да, верно. Когда сидишь с утра до вечера укутанный по шею пледом и беспокоишься лишь о том, чтобы в комнате, пахнущей больницей, не было сквозняка, невольно станешь думать о могиле. И правда, что мне терять? – В его голосе зазвучала радость. – Если завтра погода не испортится, я приму ваше предложение. У меня в чулане остались лыжи и ботинки. Сам не знаю, почему я их сохранил, возможно, именно для такого случая. – Он вздохнул. – В моем возрасте, при моем здоровье трудно оставаться оптимистом, но не следует забывать, что порой случается непредсказуемое и в твою жизнь входят новые, удивительные люди – в общем, не все надежды обречены на крах. – Он посмотрел на небо. – Завтра будет солнечно. – Хеггенер молодо, задорно засмеялся. – Ева огорчится.

– Почему?

– Будь ее воля, она посадила бы меня в теплицу и не выпускала из нее. Она хочет, чтобы я протянул подольше. Не могу сказать, что я разделяю ее желание.

Они уже шли по городу в направлении дороги, ведущей к гостинице. Хеггенер приветствовал взмахом трости торговцев, стоявших перед своими лавочками, а проходя мимо двух женщин с колясками, он коснулся рукой полей шляпы. Казалось, тут все знают Хеггенера, люди тепло улыбались и говорили, что они рады его возвращению.

– В Америке, – заметил Хеггенер, – маленькие города – последний бастион корректного поведения. Вражда может длиться на протяжении многих поколений, но каждый понимает, что он живет среди людей и должен вести себя соответственно. Они необразованны, не разбираются в искусстве, но умеют держаться с достоинством. Конечно, городская пожарная команда, укомплектованная водителями, семьи которых не разговаривают друг с другом еще с девяностых годов прошлого века, – не самое большое достижение американской демократии.

Они вышли за черту города и оказались в смешанном лесу, где среди берез росли чахлые сосенки. Снежные шапки на деревьях медленно подтаивали в лучах солнца и время от времени падали на просеку.

– В отличие от большинства людей моего возраста, – сказал Хеггенер, стряхивая снег с норкового воротника, – я не радуюсь весне. Люблю зиму. К счастью, весна придет не скоро. Поэтому, Майкл, встает еще один вопрос. – Он с легкостью назвал Майкла по имени, подчеркивая этим, что беседа, которую они вели, возможна только между друзьями. – Вы действительно собираетесь провести здесь весь сезон?

– Пока не передумал.

Хеггенер кивнул:

– Ева говорила мне, что вы еще не решили насчет коттеджа. Я искренне надеюсь, что вы воспользуетесь нашим предложением. Понимаю, что вам вполне по средствам оставаться в «Альпине» сколь угодно долго, но провести три месяца в гостинице, даже такой комфортабельной, как моя, – улыбнулся он, – это на кого угодно тоску нагонит. Должен признаться, тут есть и с нашей стороны интерес. Мне приходится выезжать из города по делам или в бостонскую больницу, иногда я отсутствую неделями. Я боюсь оставлять Еву одну с семидесятилетней служанкой, которую и пушечный выстрел не разбудит. Помимо прочих достоинств, она еще и говорит только по-немецки. Во время сезона, да вы наверняка уже об этом слышали, в город наезжает много крайне неприятных молодых поклонников горнолыжного спорта; если им не удается раздобыть денег иным способом, а порой и просто так, они занимаются воровством. С недавнего времени стали появляться компании наркоманов, они курят марихуану, вводят себе героин и предаются прочим современным забавам. За последние годы случилось несколько происшествий, кое-кто угодил за решетку, был и поджог. Ева вам не рассказывала, почему нам пришлось перестроить дом?

– Нет.

– Прошлой весной мы на несколько дней уехали в Нью-Йорк, в усадьбе осталась одна старушка. Несколько молодых людей – а если верить полиции, с ними были и девушки – забрались в дом. Вероятно, собака лаяла – и они ее застрелили. Да, застрелили. Бруно у нас недавно. Эти люди перевернули все вверх дном, сорвали шторы, перебили фарфор, взломали дверцы шкафов, изрезали висевшую там одежду. И в довершение всего нагадили на пол. Служанка все это время безмятежно спала. Их так и не нашли. Вы понимаете, что не хотелось возвращаться в руины. Темный старомодный дом и так нуждался в перестройке. Но теперь я храню в ящике стола старый добрый «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Ваше присутствие сдерживало бы грабителей. Если вы переберетесь в коттедж, я покажу вам, где лежит револьвер. Вы когда-нибудь им пользовались?

– Нет.

– Не беда. Стреляйте с десяти футов, не более, и все будет в порядке. С такого расстояния не промахнетесь.