всего мог рассчитывать. Лена привлекала его своей холодной недоступностью; в глубине души он все еще оставался ей верен. Но за последнее время он сделал открытие, что может так же безнадёжно полюбить Вулич, как и Лену. Он еще не был в нее влюблён, но ему было приятно помечтать о ней, и он стал оказывать ей внимание и услуги, которых она никогда не замечала.

Теперь он предался приятным ожиданиям ее возвращения. «Она, наверное, зайдёт, – думал он, – и не откажется от чая после длинной прогулки». Сидя за столом, Василий ждал, мечтательно прислушиваясь к мягкому шуму самовара, который держал наготове для своих друзей. В эту минуту дверь у подъезда хлопнула и заслышались приближающиеся к его комнате шаги. Он встал и отворил дверь. Но вместо того, чтобы увидеть тех, кого он так ждал, он очутился лицом к лицу с полицией.

«Вот тебе и на! – охнул поражённый Василий. – Должно быть, из-за моего проклятого паспорта».

Он действительно угадал.

Голова у Василия была устроена на особый лад. Если он действовал, не задумываясь ни на минуту, то обнаруживал необыкновенную находчивость и изобретательность в самых затруднительных обстоятельствах. Но когда ему хотелось быть особенно ловким, и он долго размышлял над чем-нибудь, то часто случалось, что у него заходил ум за разум и он делал самые забавные и грубые ошибки.

Именно такую оплошность он сделал, когда устраивал последнюю квартиру. Фальшивый паспорт, полученный им от товарищей в Дубравнике, не вполне удовлетворял его. Он удостоверял о праве мнимого Онисима Павлюка, окончившего курс в среднем учебном заведении, на поступление в высшее учебное заведение. Это придавало паспорту более благородный характер, а Василий совершенно основательно предпочёл играть роль ремесленника или мелкого торговца. Эти тонкие соображения заставили его подправить паспорт и улучшить при помощи маленькой подчистки. Василий очень искусно умел «лечить» паспорта, как и вообще умел делать всякие ручные работы. Он уничтожил нежелательное «высшее» и поставил вместо него скромное «низшее» точно таким же почерком, каким был написан весь паспорт. Операция удалась как нельзя лучше.

Когда он сообщил о своём подвиге Андрею, тот просто расхохотался. Паспорт был окончательно испорчен этой поправкой. Сущая бессмыслица, чтобы из высшей школы имели право поступать в низшую.

Василий был поражён верностью этого замечания, которое почему-то раньше не пришло ему в голову. Оставалось утешаться тем, что дело сделано и поправить его нельзя: паспорт был уже отправлен в прописку. Была, впрочем, еще одна надежда на то, что полицейские никогда не читают груды паспортов, представляемых в прописку, и ограничиваются осмотром печатей, подписей и внешнего вида.

– А если даже случайно прочтут, – сказал Андрей улыбаясь, – то примут твою поправку за описку, потому что ни один человек в здравом уме не поместит такой вещи нарочно в фальшивом паспорте.

Случилось именно так, как предполагал Андрей. Квартальный прочёл это странное место. Но так как документ оказался во всех других отношениях вполне удовлетворительным и имел на себе несколько прописок из других полицейских участков, то он решил, что не стоит из-за этого производить арест. Прописав паспорт, он отложил его в сторону, с тем чтобы при первой возможности отнести его лично собственнику и навести справки, а затем уже в случае надобности принять надлежащие меры.

Появление полиции поразило Василия, но не смутило его. Он охотно отвечал на вопросы квартального, выдавая себя за слесаря на полтавской железной дороге.

– Приехал в Дубравник искать работу, но думаю скоро вернуться домой, – говорил он.

С заветренным лицом, мозолистыми руками и в простой одежде Василий очень походил на простого рабочего или городского ремесленника. Он так хорошо играл свою роль деревенского парня, так мастерски подделывался к народной речи, был так наивен и робок перед начальством, что у квартального исчезло всякое сомнение относительно самого Василия.

Но квартирная хозяйка доложила полицейскому, что с Василием в комнате проживает другой жилец, паспорт которого еще не отдан в прописку. Описание наружности другого жильца возбудило любопытство квартального.

С простосердечием и словоохотливостью невинного человека Василий объяснил, как он совершенно случайно познакомился с этим Иваном Залупаловым – имя Андрея по паспорту – и как он сдал ему полкомнаты за столько-то.

– А паспорт потребовал у него? – осведомился квартальный.

– Как же, ваше благородие, – с живостью отвечал Василий. – Я отнял у него, чтобы он невзначай не сбежал бы не уплативши. С чужими нужно осторожно, ваше благородие.

Василий вытащил из своего голенища драгоценный документ, завёрнутый в тряпку.

– Да ты зачем сейчас в прописку не отдал? – строго спросил квартальный.

– Не успел, ваше благородие, – пробормотал он. – Извините, сделайте милость.

Квартальный ничего не сказал, но имел вид недовольный. Василий почесал затылок, потопал ногами на одном и том же месте и опустил руку в карман. Вытащив мелкую серебряную монету, он робко положил ее на угол стола перед квартальным.

– Не побрезгуйте, ваше благородие, – сказал он, низко кланяясь, – моим приношением. Оно хоть и малое, но от чистого сердца.

– Возьми назад, дурак! – сказал квартальный, отказываясь от скромной взятки.

Такое наивное проявление чувства почтительности не ухудшило отношения квартального к Василию.

– Когда вернётся твой жилец? – спросил он.

– Не могу сказать, ваше благородие, – отвечал Василий своим обычным благодушным тоном. – Он любит-таки выпить, осмелюсь доложить об этом вашему благородию. Иной раз приходит домой очень поздно. А одну ночь и вовсе не спал дома.

– Ладно, а я все-таки подожду, – сказал квартальный, решительно усаживаясь. – А тебя как зовут?

– Онисим, ваше благородие.

– Так вот что, Онисим. Ступай вниз и скажи околоточному, чтобы пришёл сюда; и ты с ним возвращайся.

Сердце упало у Василия. Очевидно, вся его комедия была ни к чему.

Но ему ничего не оставалось, как играть свою роль до конца. Он исполнил приказание и вернулся в сопровождении околоточного.

Ничего не подозревая об опасностях, ожидавших его дома, Андрей тем временем бродил по городу вместе с Вулич. Они пошли на иллюминацию и пробыли с четверть часа в городском саду. Андрей не находил никакого удовольствия в том, что видел. Всё ему казалось возмутительно глупым в этот вечер – фейерверки, иллюминация и больше всего ребяческое веселье толпы взрослых людей, забавлявшихся такими пустяками.

Они вернулись рано. Андрей хотел проводить Вулич домой, но она не позволила. Их дом был уже «попорчен» пребыванием бежавших. Ему не следовало даже близко подходить к этому месту. Она поэтому предложила проводить Андрея.

Они остановились за несколько домов до его квартиры.

– Не зайдете ли? Еще не поздно, – уговаривал ее Андрей.

– Нет, мне нужно торопиться домой. Я обещала вернуться к десяти.

Они попрощались,