Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но почему я заговорил сейчас о Карен Хорни? В свое время ей пришлось, как и многим другим ученым, порвать с классическим, фрейдовским психоанализом. Она не отрицала, что одна из главных потребностей человека – это потребность сексуальная, и в этом, понятно, Зигмунда Фрейда поддерживала. Однако, она считала, что, все-таки, самой главной потребностью человека является потребность в безопасности. Иными словами, самое важное для каждого из нас – это чувствовать свою защищенность. И тут полная зависимость наших детей от нас.
Если родители обеспечивают ребенку чувство психологической защищенности, то ребенок вырастает в зрелую и здоровую личность, а если нет у него этого чувства, то ни зрелости, ни здоровья ожидать в его случае не приходится. Так вполне резонно считала Карен Хорни.
Чувствуя свою беззащитность и одновременно с этим ощущая свою завиесимость от родителей, ребенок испытывает страх, а еще ненавидит своих родителей. Ему приходится постоянно заслуживать их любовь, чтобы увеличить свою безопасность. И в конечном итоге, он вынужден превратить свою любовь в инструмент защиты от собственных родителей. То есть в его психике извращается сам смысл любви. И это ужасная штука.
Карен Хорни назвала состояние этого «интенсивного и всепроникающего ощущения отсутствия безопасности» базальной тревогой. Не получив в детстве ощущения защищенности, чувства безопасности, мы становимся людьми с глубинными психологическими проблемами, которые используют все возможные способы, чтобы обезопасить себя от мнимых, надуманных нами же, виртуальных угроз.
Всего Карен Хорни выделила десять типов невротического поведения, вызванного «базальной тревогой», каждый из этих типов пытается как-то по-своему снизить свою, идущую из далекого детства тревогу.
Одни, согласно исследованиям Карен Хорни, постоянно нуждаются в любви и одобрении, им нужно быть объектом восхищения: «Восхищайтесь мною, восхищайтесь! Машите на меня, машите!» Они не терпят критики, проявления неуважения, недружелюбного отношения.
Другие нуждаются в руководящем партнере. Они очень зависимы от окружающих, их мнения. Они боятся получить отказ или остаться в одиночестве. А еще переоценивают любовь, полагая, что она способна решить все их проблемы: «Мне надо влюбиться!»
Третьи не могут жить без четких ограничений. Им нужны порядок и четкие инструкции. Они непритязательны, готовы довольствоваться малым и очень неуверены в себе: «Дяденька, только не бейте…»
Четвертые, напротив, рвутся к власти. Доминирование, контроль над другими – это их самоцель: «Будет только так, как я сказал! И никак иначе!» Слабость они не выносят.
Пятые ужасно боятся, что их посчитают «глупыми» и тут же ими «воспользуются»: «Я такая доверчивая, просто ужас!»
Шестые очень зависимы от формального «социального статуса», то есть вся их самооценка зиждется только на том, что у них написано на визитке. Если там написано что-то, что «некруто», то пиши пропало.
Седьмые постоянно себя захваливают. Боятся, видимо, что иначе их не будут любить, и постоянно рассказывают всем о том, какие они, на самом деле, хорошие: «А еще я на машинке вышивать умею!»
Восьмые – идеальное воплощение невротического честолюбия. Они характеризуются отчаянным желанием быть самыми лучшими, невзирая на последствия. Страх неудачи у таких людей – постоянный ночной кошмар.
Девятые болезненно переживают всякую свою зависимость, а потому избегают любых серьезных отношений, патологически боятся ответственности и дистанцируются от всех и вся. Наша хата с краю, ничего не знаю.
Десятый невротический тип, согласно Карен Хорни, – это люди, которым до смерти нужно быть «непогрешимыми» и «безупречными». Они сделают все возможное и невозможное, чтобы производить впечатление Его Величества Совершенства и Ее Величества Добродетели.
Вот такой скромный и скорбный список возможных перспектив, которые открываются перед нашим ребенком, если мы жалеем сил на то, чтобы дать ему неподдельное, эмоционально полное ощущение безопасности.
Окружающие ребенка люди слишком глубоко погружены в свои собственные неврозы, чтобы любить ребенка или хотя бы думать о нем как об отдельной особенной личности. Их установка по отношению к ребенку определяется их собственными невротическими потребностями и реакциями.
Интерес – это такая же эмоция, как и любая другая. Когда мы чем-то заинтересовываемся – мы возбуждаемся, демонстрируем определенный набор мимических движений и совершаем ряд определенных, характерных для этой эмоции, действий. В общем, интерес – это чистой воды эмоция. А коли так, то мы делаем для себя вывод: эту эмоцию, равно как и любую другую позитивную эмоцию, нужно у своего ребенка поощрять и развивать, чтобы интерес, пребывающий у малыша в зачаточном состоянии, разрастался, становился все более обстоятельным и серьезным.
Любопытство – это переживание, которое по большому счету и делает человека человеком. Если мы не будем испытывать радости или страха, страдания или гнева, мы просто не будем испытывать соответствующих эмоций, наша жизнь станет от этого беднее, но мы будем жить.
Но, если мы не будем испытывать любопытства, мы ничего не узнаем, а без знаний представить себе человека невозможно. И потому, наверное, ребенок рождается с удивительной жаждой познания, с природным ненасытным любопытством. Да, в юном возрасте он еще не способен подолгу концентрировать свое внимание на одном и том же объекте, да, его любопытство носит поверхностный характер, но оно уже выдающееся!
Самые наблюдательные люди – дети. Потом – художники.
В специальных экспериментах было показано, что часто обезьяны в качестве подкрепления («приза») выбирали вместо вкусной еды возможность посмотреть в окно. Оно и понятно – в клетке весь день сидишь, бананами тебя и так накормят, а вот заглянуть в окно на проспект с машинами просто так не получается. А там столько всего шевелится, гудит, движется. Интересно же обезьяне! То же самое и с детенышем человека.
Ребенок – это большой маленький исследователь. Ему все интересно, все, что можно увидеть, услышать, попробовать на вкус, пощупать, а желательно еще порвать и сломать, – всецело привлекает его внимание. Он узнает жизнь, а родители сетуют. Им кажется странным, что ребенок залез в лужу, повис на дверце кухонного шкафчика, порвал книжку, которая ему так нравилась. Но на самом деле ничего странного в этом нет. Как ты узнаешь, что лужа – это лужа, что книжка рвется, а дверца действительно закрывает шкафчик, если не изучишь этот вопрос на собственном опыте?
Я прекрасно помню (лет мне было, наверное, шесть или семь), что первая моя попытка использовать настоящий утюг по назначению сопровождалась четкой инструкцией со стороны моей мамы – что делать, как делать и т. д. И мне было однозначно сказано, что утюг может сжечь то, что я глажу. И мне казалось, что я все это прекрасно понял!
