вот и все… Отец Иероним тоже писал об этом поверье… И Войтеку показалось, что он установил некую закономерность. Пошел в Темблине к учителю географии, в суть дела его, разумеется, не посвящал, просто показал список дат, когда приключились все эти смерти, и спросил, как это связано с фазами луны. Преподнес какую-то убедительную небылицу… Учителю потребовалось совсем немного времени, он взял с полки пару справочников и провел несложные вычисления. Все смерти приходились на полнолуния – дело всякий раз происходило ясным днем, если не считать Гутманов, но это были именно дни полнолуния. И смерть Кендзерского произошла в полнолуние – точная дата была известна, и учитель по просьбе Войтека опять-таки быстро вычислил, как тогда обстояло с луной. Вот за это мы и ухватились – по правде сказать, от бессилия. Незадолго до полуночи подъехали верхом к мельнице, привязали коней метрах в двухстах от опушки, подошли к крайним деревьям, укрылись за ними… У Войтека был бинокль, еще с войны, у меня тоже остался с того времени… До хутора было с полкилометра чистого поля, и мы прекрасно видели строения. Собак у Жебрака не было, что для хуторянина довольно странно: не вокруг всякого хутора есть забор, но собаки-то есть всегда… Может показаться, что мы, два почти сорокалетних человека, повели себя словно мальчишки у Марка Твена, но дело в том, что мы видели! И кстати, приняли меры предосторожности. Давно известно: оборотня нельзя убить обычной пулей. Об этом есть даже стихи. – Он уставился куда-то сквозь меня и с непонятным выражением лица продекламировал по-русски:

Их глаза словно свечи,

зубы шила острей.

Ты тринадцать картечин

Козьей шерстью забей.

И стреляй по ним смело,

прежде рухнет волк белый,

а за ним упадут и другие.

На селе ж, когда спящих

всех разбудит петух,

ты увидишь лежащих

девять мертвых старух…[44]

Это как раз стихи о волках-оборотнях. – Он улыбнулся не мне, а такое впечатление, каким-то своим воспоминаниям. – Когда я был молодым, читал эти стихи барышням, вот и запомнилось. До германской войны, до революции, среди барышень была большая мода на мистицизм, они очень интересовались всяким потусторонним. Одна из этих барышень потом стала моей женой, но это уже сугубо личные дела… Так вот, это стихи вашего, русского поэта. Как относиться к методу, в них описанному – тринадцать картечин и козья шерсть? Я не интересовался верованиями русских на этот счет, а вы?

– Как вам сказать… – протянул я.

Вот это уже были сугубо мои личные дела – как и у Бареи, дела давно минувших дней… Так уж сложилось в жизни, что пару раз, казенно выражаясь, мой культурный уровень повышали именно девушки. Ухаживал я за одной на третьем курсе… Умная была девушка, начитанная студентка. Неверующая, конечно, комсомолка, и родители у нее были неверующие, из дореволюционных русских интеллигентов, но так уж вышло, что она очень интересовалась тем, что Барея только что назвал «всяким потусторонним». Влияние отца – он у нее как раз занимался русским фольклором, вот с детства ей интерес и привил. Вокруг нее вертелись такие же студенты, парни начитанные, вот и я, чтобы соответствовать ей и ее окружению, часами просиживал в библиотеке над книгами: Максимов, Афанасьев, Орлов. Без ложной скромности скажу: усвоил достаточно, чтобы поддерживать разговор и не выглядеть в ее компании белой вороной. К тому же в училище НКВД нас хорошо учили работать с информацией – поиск нужных данных, отбор, анализ. Вот только ничего у меня с ней не вышло, и большую часть прочитанного я забыл за ненадобностью…

– Как вам сказать… – повторил я. – Читал на эту тему кое-что в… студенчестве. Но давно все забыл – служба, война…

– Понятно… Так вот, среди здешнего народа давно держится убеждение, что простой пулей оборотня ни за что не убьешь. Нужно ее непременно забить пыжом, смоченным в лампадном масле… или просто смазать этим маслом. Отец Иероним об этом пишет. Вот Войтек через своего агента и раздобыл пузырек с маслом. В православной церкви. Жебрак в нее никогда не ходил – и в костел тоже, – но мы решили, что он все же принадлежит к православному миру, а не католическому. Никто ничего не заподозрил – многие в церкви покупали масло для лампад при домашних иконах, а некоторые и для лечения – ватку к больному зубу прикладывали, еще что-то… Вот мы и смазали лампадным маслом патроны в пистолетных обоймах. Это придавало некоторую уверенность, что ли. Мы слишком глубоко погрузились во всю эту историю, и на многое смотрели своим взглядом… Согласен, ситуация диковатая: сорокалетние мужчины, военный контрразведчик и сыщик уголовной полиции пустились выслеживать оборотня, смазав патроны лампадным маслом, как предписывают старинные народные суеверия… Но ведь мы увидели! Ждали где-то около часа, и в полночь началось. Стояла тишина, как бывает в загородном лесу, к тому же ветерок от хутора дул в нашу сторону, и мы прекрасно расслышали, как забеспокоилась домашняя живность. Лошади ржали как-то тревожно, коровы мычали, гуси гоготали, куры кудахтали… Двери и большого дома, и того, что был гораздо меньше, оказались распахнуты настежь, это мы увидели сразу, как только заняли наблюдательную позицию – опять-таки странно для крестьянского дома. Что в деревнях, что на хуторах двери и днем не держат нараспашку, а уж на ночь всегда закрывают. Мы увидели без всяких биноклей… Из большого дома вышли пятеро волков, а из маленького – еще двое. Семеро. Ровно столько людей было на хуторе: Жебрак, его жена, сын, двое подручных и две бабы, этакая прислуга за все – служанки, птичницы, коровницы… Они и жили в том маленьком домике. Волки себя вели совершенно спокойно: не бежали, ушли в лес вереницей. Мы их хорошо рассмотрели в бинокли: волки как волки, одни побольше, другие поменьше. Четыре волка и три волчицы – что опять-таки соответствует числу мужчин и женщин на хуторе. Невестка Жебрака всегда оставалась в Косачах, никогда туда с мужем не ездила. Все можно объяснить приземленно – не любила свекра или он ее. Но мы потом решили, что она попросту не из этих… При тех обстоятельствах – вполне уместное предположение. Словом, мы долго ждали. Мы умели ждать. В нашей службе иногда без этого умения не обойдешься. Да и раньше… Мы в четырнадцатом году три дня выслеживали одного мерзавца – он, как точно стало известно, стал работать на охранку. Правда,