Время президента Фрондизи (1959–1962) и президента Ильиа (1962–1966), которыми не явно, но достаточно твердо манипулировали военные, характеризовалось постепенно нарастающим всеобщим недовольством. Необъективный подсчет голосов во время выборов 1962 года привел к окончательному поражению Фрондизи и военных, которые, узнав о результатах голосования и о победе перонистской фракции, сложили с него полномочия и 29 марта арестовали. «Произошло то, что должно было произойти, – писал Кортасар своему старому другу Хонкьересу перед арестом Фрондизи, имея в виду усиление позиций Партии справедливости. – У них было шесть лет, чтобы показать себя, у них в руках были возможности самой широкой пропаганды, и два дня назад перонисты окончательно заткнули рот Фрондизи».

Хосе Мария Гвидо, который был председателем сената, сделал следующий шаг. Опираясь на самые реакционные круги прокастровских сторонников, он приостановил деятельность парламента и объявил вне закона Коммунистическую партию и Партию справедливости. Социальное напряжение и недовольство росло, особенно в армии, часть которой встретила в штыки эти начинания, направленные на то, чтобы не допустить возврата перонизма. Таким образом, вооруженные силы разделились на две группы: «синие» во главе с генералом Хуаном Карлосом Онганиа, сторонники нормализации обстановки в соответствии с якобы конституционной моделью, и «красные», склонные сровнять с землей любое проявление, означающее возврат к двухпалатной системе правления. Был принят тезис «синих», и вначале показался «свет в конце туннеля» на пути к установлению равновесия между военной и гражданской властями, то есть военная власть должна была подчиняться гражданской. Однако история пишет свои сценарии, куда более сложные, чем нам это порой кажется, что и подтвердилось на выборах в 1963 году.

На этих выборах коалиция, состоявшая из Национального и Народного фронтов, куда входили, среди прочих, фракция перонистов и членов Гражданского союза народных радикалов, поддержала выдвижение Висенте Солано, который был кандидатом, действовавшим под прикрытием Перона и при поддержке последнего (Перон жил за пределами страны), а также при поддержке Фрондизи. Результат голосования, с учетом того, что заметная часть избирателей – около двух миллионов голосов – не голосовала вообще, привел к победе Артуро Ильиа, выдвинутого Гражданским союзом народных радикалов. Начиная с этого момента были предприняты меры для выравнивания социально-экономической ситуации: повышение зарплаты, оживление производства в сфере товаров внутреннего потребления, сдерживание роста цен; это привело к тому, что страна снова оказалась словно в темном туннеле, главным образом не только в смысле разрушения позитивных политических процессов (давление перонизма все нарастало), но и в плане повышения экономической напряженности ввиду неудержимого роста инфляции и, как ее отражения, кризиса занятости.

В письме к Порруа из Вены Кортасар пишет: «Все, что ты говоришь мне об Аргентине, мне прекрасно известно, поскольку во всех французских и английских газетах, которые я тут читаю (думаю, что читаю все, какие только есть, венские кафе приспособлены для этого как нельзя лучше), я получаю печальную информацию обо всей этой чудовищной заварухе, разыгрываемой между „вооруженными силами" и остальной страной. Какой-то кошмарный сон, говоришь ты, и я представляю себе все это точно так же и страдаю вместе с тобой. Чаша переполнится через край со дня на день; не знаю, как это произойдет, но думаю, телефонные переговоры в любой момент могут обернуться выстрелами» (7, 549).

Предположения Кортасара оказались верными. Ильиа был низвергнут в результате выступлений рабочих и перонистов, и к власти пришел генерал Онганиа. Генерал ушел в добровольную отставку, чем снискал себе определенный общественный престиж. Однако когда он полновластно вступил в права президента, то оказался сторонником крайне авторитарных принципов и идеалов, основанных на патологическом антикоммунизме, на абсолютно реакционной концепции государственного устройства и на давно устаревших принципах морали. Цензура и репрессии где бы то ни было: на улице, в университетах, на заводах и в учреждениях – таковы были методы железной диктатуры, которая твердо удерживала позиции до 1969 года, пока в результате выступлений народного движения, известного под названием «Кордобасо», генерал не был вынужден уйти в отставку в 1970 году.

Вступила ли тогда Аргентина в решающую историческую фазу? Кончились ли на этом политические конвульсии? Скептическое отношение Кортасара по поводу ожидаемых глубоких перемен, произошедших в результате вышеизложенной перестановки, не заставило себя ждать. Его новые предположения ясно указывают на это: «Говоря по правде, я не разделяю твоих надежд (пишет он Хонкьересу); у меня такое впечатление, что это похоже на историю Византии, когда происходящее касается только правительственного дворца, а вокруг все остается по-прежнему, то есть хуже некуда» (7, 1397).

Ситуация в Аргентине шестидесятых годов, смутный период военных мятежей чрезвычайно его беспокоили. Для того чтобы продолжать писать «по-аргентински» и «про Аргентину», необходимо было жить как можно дальше от нее. Если и был в жизни писателя период наибольшего удаления от страны, то это как раз то время. Поскольку он никогда не чувствовал себя чужим этой стране, несмотря на все выпады шовинистического характера со стороны жителей Буэнос-Айреса за его проживание во Франции, как, например, непризнание его лауреатом премии Кеннеди, его всегда глубоко волновали все новости, приходившие из Аргентины. Он сохранил с ней внутреннюю связь, и ему очень не хватало ее среди окружавшей его европейской действительности, с которой он, казалось бы, сроднился и которая действовала на него так плодотворно. «Я не собираюсь туда ехать; кто знает, быть может, однажды я и вернусь туда, но я все меньше в это верю» – так он сказал Порруа в мае 1964 года, хотя два месяца спустя он признался Грасиеле де Сола, преподавательнице Католического университета в Буэнос-Айресе: «Возможно, наступит день, и я приеду, если мне нестерпимо захочется снова взглянуть на кроны тополей на Успальята, о которых я никогда не забывал, или почувствовать запах нагретых рельсов по дороге в Мендосу. Но сейчас я – аргентинец, который живет далеко, которому нужно жить далеко, чтобы лучше видеть».

Подавляющая часть аргентинского общества так и не простила ему этого определения, которое он дал самому себе, и ею было сделано все, чтобы он знал об этом до конца своих дней. И по сей день в его адрес слышатся отдельные упреки по поводу его «бегства» из Аргентины на тридцать с лишним лет. В то же время эта подавляющая часть забывает, что писатель решительно выступал на стороне аргентинского общества, когда в течение последующего десятилетия в Аргентине раздавалось бряцание оружия, – это был один из самых тяжелых и зловещих периодов в жизни страны: диктатура Хорхе Рафаэля Виделы.

В это время появляется первая литературоведческая работа, в которой дан четкий и глубокий анализ того, что называется латиноамериканским бумом, включающим в себя и некоторые другие имена, которые ему предшествовали или в него входили: эссе «Наши» Луиса Харсса, преподавателя и писателя англо-испанского происхождения, чилийца по рождению.

Речь идет о работе психолого-биографического характера, посвященной десяти авторам (Мигель Анхель Астуриас, Хорхе Луис Борхес, Жоао Гимарайш, Хуан Карлос Онетти, Хулио Кортасар, Хуан Рульфо, Карлос Фуэнтес, Габриэль Гарсия Маркес и Марио Варгас Льоса), выпуску в свет которой Кортасар оказал всемерную поддержку, если иметь в виду издание испаноязычной версии в издательстве «Судамерикана» (1966), а затем способствовал тому, чтобы издательство «Харпер» выпустило ее на английском языке «Into the mainstream» («На гребне волны»). Цель этой книги – выявить и объединить имена, вызывающие наибольший интерес в области испаноязычной литературы. Напомним, что, например, Борхес, который двадцать лет тому назад издавался тиражом не более 500 экземпляров, теперь был широко известен не только среди латиноамериканских читателей, но и среди европейских, а его произведения издавались многотысячными тиражами.