Симон подвел Кристин к ближайшей скамейке. Он сел, слегка наклонясь вперед, и оперся локтями о колени. Затем поднял на Кристин взор с чуть заметной странной улыбкой.

– Мне кажется, что я уже почти знаю, о чем ты хочешь со мной говорить, – сказал он. – Есть другой мужчина, который нравится тебе больше меня?

– Так это и есть, – тихо ответила Кристин.

– Мне кажется также, что я знаю его имя, – сказал Симон более суровым голосом. – Это Эрленд, сын Никулауса, из Хюсабю?

Спустя немного Кристин спросила едва слышно:

– Так, значит, это дошло до тебя?

Симон помедлил немного, прежде чем ответить:

– Ты, конечно, не думаешь, будто я так глуп, что ничего не заметил, когда мы вместе справляли Рождество? Тогда я ничего не мог сказать, потому что отец и мать были с нами. Но потому-то я и приехал сюда на этот раз один. Я не знаю, умно ли с моей стороны касаться всего этого, но думаю, что нам надо поговорить, пока нас не отдали друг другу… Но дело в том, что, приехав сюда вчера, я встретился со своим родственником, отцом Ойстеном. И он говорил о тебе. Он сказал, что однажды вечером ты проходила через кладбище церкви святого Климента и тебя сопровождала женщина, которую здесь называют Брюнхильд Мухой. Я поклялся страшной клятвой, что он ошибается. И если ты скажешь мне, что это не правда, то я поверю тебе на слово.

– Священник сказал правду! – вызывающе сказала Кристин. – Ты поклялся зря, Симон.

Симон немного помолчал, но потом спросил:

– Знаешь ли ты, Кристин, кто такая эта Брюнхильд Муха? – И когда Кристин покачала отрицательно головой, он сказал:

– Мюнан, сын Борда, подарил ей дом в городе, когда женился; она занимается там незаконной продажей вина и другими делами…

– Так ты ее знаешь? – насмешливо спросила Кристин.

– Я никогда не собирался стать монахом или священником, – покраснев, сказал Симон. – Но я знаю, что никогда не делал ничего дурного ни девушкам, ни чужим женам! Разве ты сама не понимаешь, что ни один порядочный человек никогда бы не заставил тебя идти вечером по городу с такой спутницей?..

– Эрленд не совращал меня, – сказала Кристин, краснея от гнева, – и ничего мне не обещал! Я почувствовала любовь к нему без его на то воли или намерения соблазнить меня; я полюбила его больше всех мужчин на свете в первый же раз, как увидала его!

Симон сидел, играя кинжалом и перекидывая его из одной руки в другую.

– Странно слышать такие речи от своей невесты! – сказал он. – Хорошее предзнаменование для нас обоих, Кристин!

Кристин тяжело перевела дух.

– Тебе была бы оказана плохая услуга, Симон, если бы ты взял меня теперь в жены!

– Да, видит Всемогущий Бог, что это, кажется, так! – сказал Симон, сын Андреса.

– Тогда я смею надеяться, – сказала Кристин робко и застенчиво, – что ты поддержишь меня, чтобы господин Андрес и мой отец согласились расторгнуть свой договор о нас обоих?

– Ты надеешься па это? – сказал Симон. Он помолчал немного. – Один Бог знает, понимаешь ли ты хорошенько сама, что говорить!

– Да. понимаю, – проговорила Кристин. – Я знаю, закон гласит, что никто не смеет принуждать девушку к браку против ее воли, иначе она может жаловаться тингу…

– Кажется, не тингу, а епископу, – сказал Симон с горькой улыбкой. – Мне, видишь ли, не было причин изучать, что гласит закон в подобных случаях. И ты сама не думаешь, что тебе придется обращаться куда нужно! Ты знаешь, что я не стану требовать, чтобы ты сдержала свое слово, если тебе это слишком тяжело. Но как ты не можешь понять – прошло уже два года с тех пор, как был решен брак между нами, и ты ни разу не возражала ни одним словом против этого, до самых этих пор, когда все уже готово к обручению и свадьбе! Подумала ли ты о том, что будет значить, если ты теперь заявишь, что хочешь разорвать наш союз, Кристин?

– Но ты ведь и сам не возьмешь меня, – сказала Кристин.

– Нет, возьму! – коротко ответил Симон. – Если ты думаешь иначе, то передумай…

– Эрленд, сын Никулауса, и я поклялись друг другу нашей христианской верой, – дрожа, сказала Кристин. – Если нам с ним не удастся вступить в брак между собою, то никто из нас никогда не будет иметь мужа или жену…

Симон долго молчал. Наконец с трудом проговорил:

– Тогда я не понимаю, Кристин, что ты хотела сказать, говоря, что он не сманивал тебя и ничего не обещал тебе, – он сманил тебя, заставив выйти из-под воли всех твоих родных!.. Подумала ли ты, какого мужа ты получишь, выходя за человека, который взял себе в любовницы чужую жену, а теперь хочет взять в жены невесту другого?..

Кристин проглотила слезы и прошептала хриплым голосом:

– Ты говоришь это, чтобы сделать мне больно.

– Ты думаешь, я хочу сделать тебе больно? – тихо спросил Симон.

– Все это произошло бы не так, если бы ты… – нерешительно сказала Кристин. – Ведь тебя тоже не спрашивали, Симон, твой и мой отцы сговорились об этом между собою. Все было бы совсем иначе, если бы ты сам выбрал меня!..

Симон всадил кинжал в скамейку с такой силой, что тот так и остался стоять. Немного спустя он вытащил его и попробовал вложить обратно в ножны, но кинжал не входил, потому что у него согнулся кончик. Тогда Симон снова стал перекладывать его из одной руки в другую.

– Ты сама знаешь, – сказал он тихим, дрожащим голосом, – ты знаешь, что солгала сейчас, говоря, что все было бы иначе, если бы я… Ты отлично знаешь, о чем я хотел говорить с тобой… много раз… когда ты меня так встречала, что я не был бы мужчиной, если бы мог все-таки сказать… после того… хотя бы кто попробовал вырвать у меня эти слова раскаленными щипцами…

Сначала я думал, что это был тот умерший мальчик. Я решил, что надо оставить тебя на некоторое время в покое… Ты меня не знала… Мне казалось, что было бы грехом смущать тебя… так скоро после его смерти. Теперь я вижу, тебе не нужно было столько времени, чтобы забыть – А теперь… а теперь… теперь…

– Да, – спокойно промолвила Кристин. – Я понимаю, Симон. Теперь мне нечего ждать, что ты останешься моим другом.

– Другом!.. – Симон коротко и странно засмеялся. – Или ты так нуждаешься в моей дружбе?

Кристин покраснела.

– Ты мужчина, – тихо сказала она. – И уже достаточно взрослый – можешь сам решать в деле своего брака…

Симон острым взглядом окинул ее. Потом рассмеялся, как прежде.

– Понимаю! Ты хочешь, чтобы я сказал, что это я хочу… чтобы я взял на себя вину за разрыв договора?.. Если ты действительно тверда в своем желании, если ты смеешь и хочешь довести дело до конца, то я сделаю это, – тихо сказал он. – Я скажу это и дома своим родным и всем твоим – кроме одного. Своему отцу ты должна сказать всю правду, как она есть. Если хочешь, я сам передам ему это от тебя и облегчу для тебя задачу, насколько могу, но Лавранс, сын Бьёргюльфа, должен знать, что я никогда не хотел отступать ни от одного своего слова, сказанного ему.