– Тебе нравится опера? – спросил я девушку, сидевшую у меня на коленях.

– Опера? Не могу сказать, что люблю, но ведь ты сюда пришел не для того, чтобы поболтать об опере? – хихикнула она и схватила мою фуражку.

Я попытался отобрать свое имущество, однако девица тут же сунула ее себе под юбку и зажала между бедер.

– Отдай сейчас же! – приказал я. Фуражка была относительно новой, и мне было ее жалко.

– Возьми сам, – рассмеялась девушка.

Я сунул руку ей под юбку и сразу почувствовал, что на ней нет трусиков. Ее бедра тут же сжали мою ладонь, однако, поняв, что я не расположен к играм, девица вскочила с моих коленей и залепила мне пощечину.

– Онанист проклятый! – завопила она и ударила меня по голове.

Все находившиеся в зале повернулись в нашу сторону, а мой приятель, спихнув свою подружку с коленей, сказал мне:

– Ладно, дружище, самое время осуществить тактическое отступление.

Шлюхи продолжали визжать, а мы выбрались через черный ход на улицу. Там мой спутник громко расхохотался.

– Ладно, в следующий раз отведу тебя в бордель, которым заведуют войска СС, там девочки покультурнее. С ними ты сможешь побеседовать о своей любимой опере, сколько захочешь.

Когда наше пребывание в Конице подошло к концу, мы снова отправились в училище на Лихтерфельде. К тому времени из-за опухоли в колене мне стало больно ходить. Я доложил об этом в смотровом кабинете, и доктор приказал готовиться к срочной операции.

Через день или два после операции в госпитале на Унтер-ден-Эйхен я возвратился в казармы, и мне дали задание охранять одного электрика, рабочего ремонтной партии, которую каждое утро доставляли сюда из ближайшего концентрационного лагеря в Темпельхофе. Это был дружелюбный человек, который открыто сознался, что до начала войны занимался преступной деятельностью. Пока он настраивал электропитание нового рентгеновского аппарата, мы с ним часто болтали, и он мне много рассказал о своей прежней «карьере».

17 июля 1944 года во дворе госпиталя остановился крытый грузовик, и выпрыгнувший из кабины офицер подозвал меня.

– Унтершарфюрер, немедленно прикажите всем, кто может ходить, собраться здесь.

Я постарался выполнить приказ настолько быстро, насколько мне это позволяло перевязанное колено. Обойдя всех и вернувшись во двор, я оказался среди ходячих больных, которые стояли в ожидании винтовок и пистолетов, их раздавали прямо из кузова грузовика.

– До последующих указаний нам следует проявлять бдительность, – приказал офицер. – Будете охранять территорию периметра, поскольку может произойти непредвиденное. Без разрешения никого не впускать. Приготовьтесь к обороне. Выдайте оружие тем, кто не может встать с постели. Все, способные держать оружие, будут вооружены.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, офицер забрался в кабину, и грузовик уехал. А мне оставалось лишь гадать, что происходит. Я предположил, что эта паника может быть связана с бегством заключенных из лагеря. Однако, какой бы ни была причина объявления тревоги, это событие несколько разнообразило скуку моего пребывания в госпитале.

Ярким солнечным утром 21 июля 1944 года я сидел в палате и играл в карты с соседом, когда внезапно по радио начали передавать специальное сообщение. В нем говорилось, что накануне небольшая группа заговорщиков из числа армейских офицеров совершила покушение на жизнь фюрера во время совещания в «Вольфшанце»[39], откуда тот руководил боевыми действиями на Восточном фронте. Бомба взорвалась под столом, в результате чего погибли четыре высших офицера. Сообщалось, что Гитлер получил легкие ранения и держит ситуацию под контролем. Несомненно, фюрера хранит само Провидение, чтобы он смог выполнить свою миссию по разгрому большевизма. Только теперь я сообразил, что тревога, которую объявили у нас в госпитале, была подготовкой к возможной схватке в Берлине с организаторами переворота. В дальнейшем выяснилось также, что примерно за три дня до покушения в «Вольфшанце» рейхсминистр СС Генрих Гиммлер знал о подготовке переворота.

Для меня сообщение об аресте организаторов покушения стало хорошей новостью. Случись восстание против власти Гитлера, и немцы стали бы убивать немцев, что привело бы к громадным людским потерям в моем родном городе. Совсем незадолго до попытки переворота войсками СС было остановлено наступление англичан и канадцев в районе города Каи в Нормандии, поэтому, считая, что победа Германии в войне все еще возможна, я воспринимал заговорщиков как предателей, пытавшихся помешать нашей борьбе с союзниками на Западном фронте.

Выписавшись из госпиталя, я отправился на поиски Шимански. Мы стали с ним добрыми друзьями и часто проводили время вместе в пивной «Хорст Вессель» на Лихтенбергерштрассе, наслаждаясь игрой цыганского трио и свежим пивом.

Однажды вечером в конце лета 1944 года мы с Шимански сидели за стойкой бара, когда мой приятель из люфтваффе наклонился к нам и вполголоса произнес:

– Интересные дела тут творятся. – Он глазами указал на крупного светловолосого мужчину, сидевшего неподалеку. – Бьюсь об заклад, тут пистолеты переходят из рук в руки. Видите этого голландца? Он скупает оружие.

– Кто же их поставляет? – изумился я.

– Трудно сказать наверняка, но полагаю, что один оберфельдфебель из вермахта. Он каждый вечер бывает здесь.

Еще через несколько дней я снова зашел в «Хорст Вессель», чтобы выпить пива, а покончив с ним, направился в туалет. Открыв дверь, я был поражен, когда увидел, как какой-то оберфельдфебель из дивизии «Великая Германия» передает тому самому голландцу пистолет. Подозревая, что это оружие предназначено для бойцов голландского подполья, я не смог сдержать свой гнев.

– Ах ты, дрянь! Надеюсь, что тебя пристрелят из этого самого пистолета!

Однако их было двое, а я один, и без достаточных доказательств я ничего не смог бы сделать.

Еще через неделю мы с Шимански опять сидели в пивной за столиком, когда снова вошел тот же самый оберфельдфебель. Я посмотрел ему в глаза и сказал:

– Только предатель может продавать оружие врагам.

Он резко остановился рядом с нами и посмотрел на меня.

– Я требую, чтобы вы немедленно извинились за эти слова, – грязно усмехнувшись, потребовал он. – Вы не имеете права обращаться столь неуважительно к старшему по званию.

Шимански поднялся из-за стола во весь свой огромный рост и тоже посмотрел оберфельдфебелю в глаза:

– А что вы сделаете в противном случае?

При виде этой горы мышц оберфельдфебель побледнел и, повернувшись, молча удалился. Мы видели его в «Хорст Бесселе» в последний раз. Этот мелкий инцидент, случившийся накануне великих исторических событий, на пороге которых мы стояли, показал мне, в каком отчаянном положении оказался рейх. Гниль начинала точить его изнутри, и страшно было подумать, что возможное поражение Германии в войне подобные предатели будут счастливы использовать в собственных целях. Вскоре после этих событий я получил продовольственный паек в казармах училища и отправился к родителям.