Наконец-то все три мушкетера собрались вместе. Весь вечер мы провели за воспоминаниями о прошлом. Гюнтер стал инженером на железной дороге, служил в железнодорожных войсках и сейчас приехал из России в отпуск. А Хорст до недавних пор находился в Греции, куда сейчас рвались советские войска[40].

Вскоре после последней встречи «трех мушкетеров» мы с Хорстом решили нанести визит моим родителям. День выдался спокойным, небо не раздирал вой сирен, и я с нетерпением ждал, когда наша семья соберется вместе.

– Хорст и отец скоро придут, – сообщила мама, когда я вошел в квартиру. – Они только что пошли через дорогу за пивом. Можешь посидеть в отцовском кресле, пока они не вернулись. A-а, кстати! У меня для тебя маленький сюрприз.

Она обернулась к граммофону, стоявшему на столике, и взяла блестящую черную пластинку.

– Вот, твоя любимая. Помнишь, в детстве ты часто просил меня поставить ее?

– Да-да, я нашел ее в коробке под твоей кроватью. Мне было тогда лет пять.

– Ты был буквально очарован музыкой, это у тебя от папы. Любовь к опере у тебя в крови.

Стараясь не поцарапать поверхность иголкой, мама осторожно опустила звукосниматель на пластинку и еле заметным движением прибавила громкость. Из медной трубы граммофона раздалось шипение, и я с наслаждением закрыл глаза, позволяя музыке унести меня в другую реальность.

Пришли Хорст и папа. Судя по всему, за время своего похода они выпили не один бокал, поэтому пребывали в прекрасном настроении. Мы расселись за столом с кофейными чашками, в которых был налит столь редкий теперь кофе, а папа пересказал свою любимую историю о неудачных похоронах в Шлохау.

– Они уже опускали гроб в могилу, когда кто-то нечаянно выпустил веревку, и он перекосился и ударился о край ямы. Такой ужас! Крышка отскочила, и покойник вывалился вперед с разведенными в стороны руками так, будто собирался обнять священника.

Мама хихикнула, словно девчонка.

– Священник так испугался! Я никогда не видел, чтобы пожилой человек так быстро бегал.

Чтобы еще добавить веселья, я начал пародировать Гитлера, заговорив его голосом:

– Каждый должен исполнить свой долг перед рейхом! Победа уже у нас в руках, но сегодня я хочу обратиться к женщинам Германии. Нам нужно больше солдат и как можно скорее! По этой причине срок беременности сокращается до шести месяцев. Я верю, что каждая женщина выполнит свой долг перед фатерландом!

– О, Эрвин, пожалуйста, не так громко! Тебя ведь могут услышать! – взмолился Хорст, оглянувшись через плечо, словно проверяя, нет ли поблизости непрошеных гостей. Затем он продолжил, понизив голос: – Я вам сейчас расскажу одну тайну. Это сверхсекретно, вы не должны никому об этом рассказывать.

Мы с отцом склонились к нему и стали ждать, а мама нахмурилась:

– Может, не надо нам это рассказывать, Хорст?

– Я доверяю своим родным, мама, – сказал Хорст, не обращая внимания на ее опасения. Затем он придвинулся к нам и зашептал: – Как вы знаете, я отвечаю за телефонную связь, когда кто-нибудь звонит в министерство авиации или оттуда. Слушайте! Однажды я обеспечивал телефонный разговор Геринга с фюрером!

Мама охнула:

– О, Хорст!

– Геринг просил у фюрера разрешение применить три специальные бомбы, но тот отказался. «Если я использую их на Востоке, они достанут нас с Запада», – сказал фюрер!

Папа ближе придвинулся к столу.

– А что это за специальные бомбы?

– Точно не знаю, но, должно быть, они очень мощные. Хотя Геринг ясно говорил о трех штуках, но у меня сложилось впечатление, что их у нас значительно больше.

– Это чудо-оружие! – воскликнул отец. – Наши ученые разработали прекрасные ракеты. Разве еще кому-нибудь удалось создать что-нибудь подобное? Англичане сильно удивятся, когда эти специальные бомбы поместят на одну из наших ракет.

В конце ноября 1944 года меня назначили инструктором учебной пулеметной роты, приписанной к учебному и резервному батальону дивизии «Лейбштандарт», базировавшемуся в районе городка Шпренхаген юго-восточнее Берлина, в ту самую роту, в которой я уже служил несколько раньше, когда лечил раненую ногу. Меня направили в окрестности Альт-Хартмансдорфа, маленькой уютной деревни, в которой имелось всего несколько улочек вокруг двух гостиниц и скотобойни. Одна из гостиниц называлась «Три девицы», потому что у хозяйки, содержавшей ее, было три дочери. Эта гостиница находилась в конце главной улицы. Поскольку в ней имелся холл с высокой сценой, она пользовалась популярностью среди берлинцев как место проведения свадебных и семейных торжеств. Вторая гостиница была расположена в центре деревни, на углу улицы, напротив скотобойни, во дворе которой стояла наша полевая кухня. Ротой командовал молодой офицер моего возраста унтерштурмфюрер Шенк. Он снимал квартиру в большом частном доме, но всегда обедал в компании с другими инструкторами в гостинице напротив скотобойни.

Я получил ордер на постой вместе с одним унтершарфюрером в дом местного крестьянина, который относился к моему напарнику так, словно тот был юным Иосифом, вновь обретенным своей семьей. Возможно, причина этого заключалась в том, что мой сосед служил в штабе роты и частенько баловал наших хозяев маленькими подарками в виде кексов или вина. Зато ко мне они относились совершенно иначе, ясно давая понять, что я у них нежелательный гость. Они даже опустились до того, что обвинили меня в том, что я запачкал их уличный туалет во время вечеринки по случаю Рождества. Мы не сказали друг другу ни одного доброго слова, и я всегда с удовольствием уходил из дома, несмотря на зимнюю погоду.

Жилье новобранцев – главным образом молодых юношей 16–17 лет – было намного проще, если не сказать примитивнее. Они жили в бункерах, выкопанных на соседнем поле. Мое отделение занимало четыре таких бункера, и в каждом из них жило 15 призывников. Туалетом для них служила простая яма, выкопанная в песчаной почве. Поверх ямы были настелены доски с прорезанными в них отверстиями, служившими для отправления естественных надобностей новобранцами. При отсутствии горячей воды помывка превращалась для юношей в поспешную и крайне неприятную процедуру. Не имея возможности мыть их в настоящей бане, я, когда позволяли погодные условия, водил их на близлежащий Одер – Шпре-канал. Из полевой кухни рекруты получали еду, часто состоявшую из куска хлеба и вареной картошки в мундире, приносили ее к себе в бункер и там обедали. За шесть месяцев призывникам предстояло усвоить навыки, которые могли бы помочь им выжить хотя бы в первые несколько дней боев с русскими. Главными предметами обучения были полевая практика и обращение с оружием. По ночам, а также когда на поля опускался густой туман – явление довольно частое в зимнее время в этих местах, – будущие солдаты учились читать карту и ориентироваться на местности. Безусловно, жизнь новобранцев была очень тяжела. Впрочем, за две жестоких зимы на Восточном фронте мне доводилось жить и в более суровых условиях…