огромная туша его легка, как сам воздух. К нему присоединяется второй, третий.

Их уже так много, что и не сосчитать. Большие и малые, всех оттенков черного и серого, зеленого, коричневатого, синего в крапинку, гигантские усатые киты, величавые косатки, кашалоты, киты горбатые, серые, морские свиньи, гринды, клювокрылые киты и полосатики. Ко времени, когда в воздух всплывают из своей чернильной илистой жижи последние из них, первые уже поднимаются до высоты мачты, горы, аэроплана. Они устремляются вниз стаями, как птицы, – птицы невероятных размеров и толщины, с разинутыми, улыбающимися ртами. Они пощелкивают, щебечут и благодарно гудят, сладкая радость извергается, бурля, из глубин каждой гигантской глотки.

Но летать научились не только киты.

Вместе с ними возносятся в воздух и другие океанские твари: огромные электрические угри, мерцающие косяки мелкой серебристой рыбешки, гигантские тунцы, прозрачные медузы, хлопающие доисторическими крыльями скаты, кальмары размером с автомобили класса люкс. В небе уже не протолкнуться, лица смотрящих в него людей искажены восторгом и страхом. Мистер Б чувствует, что вернулся в волшебные первоначальные времена, когда Боб творил рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода[17].

Только на сей раз их производит небо.

Киты поднимаются отовсюду, из всех мест, в которых они противились полному уничтожению. И резвятся в небе.

Эстель протягивает руку. Сардина, вильнув хвостом, ускользает от ее пальцев. Внизу, на улице, все и каждый смотрят вверх. Люди высыпают из домов, школ, магазинов, высовываются из окон и дверей. Стоят на балконах, разинув в изумлении рты. Зрелище настолько необычно, что никто не в силах оторвать от него взгляд. Мужчины и женщины всех возрастов, дети, младенцы, кошки и собаки – все таращат глаза, подняв лица к небу.

Боб шевелится. Открывает один глаз. Видите? – говорит его лицо. – Что мне сказали, то я и сделал. А секунду спустя он снова забывается сном.

Мистер Б со слезами в глазах смотрит на то, что натворил Боб. Чудо, да, небывалое. Но решение ли? Как это решит его, мистера Б, проблему? И что будет дальше? Ему хочется встряхнуть Боба, спросить, о чем тот думал, потребовать, чтобы он вернул все вспять, чтобы привел океаны в порядок должным, Господи Боже, образом.

Он смотрит на Боба и видит безнадежно зеленого юнца, ленивого и себялюбивого, одержимого сексом. Однако можно ли отрицать и то, что ему присуща странная энергия, проблески гениальности, способности творить чудеса? Боб ничего не планирует, не обдумывает последствия, но время от времени достигает, если ему удается напрячь мозги, подлинного величия. А затем, минуту спустя возникает колоссальный запутанный хаос.

Боб помаргивает, пробуждаясь. Он ловит на себе взгляд мистера Б и понимает – с ним могут сделать то, чего он страшится пуще всего.

По всему миру, в каждом его лишенном надежды и света уголке, стоят, изумленно подняв лица к небу, люди. На краткий миг долгой, мучительной истории планеты прерываются войны, забывается кровная вражда, никого не убивают, никто не впадает в отчаяние или печаль. Весь мир замирает в сомнении, неопределенности, изумлении. Возможно, думают некоторые, воды Красного моря и вправду расступались. Возможно, каменные скрижали действительно спадали с небес.

Если киты могут летать, так возможны, конечно, и иные чудеса. Завтра получим еще одно, послезавтра другое, так?

И может быть, думает мистер Б, прежде чем все обернется к ужасному худшему (ибо он уверен – то, что видит сейчас мир, займет краткий миг, не более того), ему удастся сделать что-то с морями и, когда все эти создания вернутся домой, жить им станет лучше.

А если улучшится их жизнь, улучшится и моя. Этим я и отличаюсь от Боба.

Кто я? – думает он. Тот, кто запугивает и подстрекает, кто упрашивает, выпрашивает и молит. Тот, кто владеет папками и списками, знает, что такое жизнь и смерть. Я тот, кто вытаскивает Боба из постели и заставляет его сделать что-то необходимое. Я мозг и совесть Боба – и что такое Боб без меня? А что такое я без Боба? – гадает он.

Мистер Б смотрит на Эстель, она отвечает ему взглядом спокойных, холодных и добрых глаз.

Скоро они это узнают.

47

Имото Хед появился в компании своего шеф-повара. Лицо у Хеда суровое. Он подозревает, что ему норовят отвести глаза, странное поведение рыб раздражает его. Мона пытается улыбнуться. Она поворачивается к мистеру Б, в голове ее бушует паника. Давайте со всем покончим, словно хочет сказать Мона. Пока не решится это дело, она не почувствует себя в безопасности.

Мимо окон проплывает рыба.

Боб уже не спит. Сидит, нахохлясь, рядом с мистером Б, который выложил документ о своем переводе на стол, лицом вверх. По другую сторону мистера Б стоит Эстель. На руках она держит израненного Экка, положившего нос ей на плечо. Безмолвные слезы зверька тихо стекают на пол.

Эстель взглядывает на документ. Заглядывает снова. Мигает. От увиденного глаза ее расширяются, и на мгновение она забывает об участи Экка.

Повар Хеда точит мясницкий нож о видавший виды мусат. Вжик, вжик, вжик. Звук тошнотворный. Здесь вот-вот произойдет нечто ужасное, а между тем снаружи рыбы так и плавают в воздухе. Несмотря на ужасную драму, которая разворачивается перед ней, вся компания ненадолго замирает, глядя, как огромная синяя манта выполняет за окном квартиры череду размашистых медленных сальто. Целых двадцать секунд (или то было двадцать лет?) все смотрят в послеполуденное небо.

Наконец Имото Хед кивает, показывая, что готов действовать. Шеф берет Экка из рук Эстель. Кажется, что она этого почти и не замечает.

В первый раз все собравшиеся здесь видят его раны – ужасные кровоподтеки, незатянувшиеся порезы, здоровенную шишку на голове. Одна лапа Экка крепко перебинтована. Имото Хед даже пугается немного.

– Вы ожидаете, что я стану вот это есть?

Шеф шепчет ему на ухо. В готовом блюде никаких изъянов зверька видно не будет, любые неправильности мяса скроет нежный соус. Шеф ощупывает бедного Экка, тыкает его пальцем, кивает, мысленно отмечая сроки маринования и готовки. И наконец, подняв нож повыше, осторожно проверяет его большим пальцем и прикладывает к горлу Экка, прикидывая глубину и угол надреза.

– Стоп.

Это Эстель.

Лицо Хеда наливается краской, он начинает гневно подергиваться. Мона съеживается, думая о его страшной силе, обо всем, что стоит сейчас на кону. Однако невозмутимая Эстель делает шаг вперед. И останавливает нож, положив решительную ладонь на руку шефа.

– Я предлагаю заменить Экка Моной, – произносит она чистым и мягким голосом.

Хед выглядит заинтригованным.

– На столе?