Клов выслушал ее с улыбкой. Когда она замолчала, он спросил:

— А что ты любишь? Я хочу это знать.

— Ты хочешь, чтобы я перечислила?

— Да.

— Хорошо. Я люблю, чтобы лето и дождь… теплый и сильный и прямо в лицо, и пахнет свежестью… Вообще люблю запахи, принюхиваюсь… Люблю, когда мужчина пахнет табаком и парфюмом… Люблю, когда снежинки на ресницы, когда звезды на небе, а еще люблю, чтобы шумно, весело, чтобы все рядом, кого любишь… Вспомнила — целоваться люблю! И чтоб дух захватывало, и ни одной мысли в голове!.. Авантюры люблю всякие… Люблю, когда моя бабушка вяжет мне до сих пор варежки, как будто я маленькая еще и замерзну именно без ее варежек… Люблю, когда море, и чтобы ночь… Свечи люблю… Плевать, что соседи затопили, и проводку замкнуло, и света поэтому нет, зато у нас — ужин при свечах, и нам весело! Люблю свой город… Люблю жизнь…

Клов обнял Анну и осторожно притянул ее к себе. Их губы соприкоснулись.

— Странно, — сказал Клов.

— Что? — не поняла Анна.

— Знаешь, у меня такое ощущение, будто все это уже было. Будто мы с тобой сидели вот так и разговаривали. Я даже знаю, что ты сделаешь дальше.

— И что же?

— Не скажу, иначе не сделаешь.

Анна тихо засмеялась.

— Значит, ты все это уже пережил, а я еще нет, — весело сказала она.

— Как это?

— Ты все это вспоминаешь. Для тебя это все уже случилось.

— А для тебя?

Анна не ответила. Склонившись над Кловом, она снова мягко поцеловала его в губы, потом выпрямилась и пригладила рукой его волосы. Посмотрев на ее красивое, мягко освещенное лицо, Клов сказал:

— Мастера дзен говорят, что в нашем мире нет ничего реального.

— Правда?

— Да.

Анна снова провела ладонью по его волосам.

— Это ерунда.

— Почему?

— Я точно знаю, что в мире есть одна вещь, реальнее которой нет ничего.

— И что же это?

Анна улыбнулась и сказала:

— Любовь.

Клов хотел привстать, чтобы поцеловать ее, но вдруг что-то ярко вспыхнуло у него перед глазами, и левую часть его лица пронзила острая, обжигающая боль. Он почувствовал, как на шею закапала кровь и как половина зубов у него во рту превратилась в горячую, расплавленную массу.

Капитан открыл глаза.

— А, очнулся, — произнес басовитый, хрипловатый голос. — Долго же ты провалялся без сознания, мозгоправ. Мы уже подумали, что ты никогда не придешь в себя.

Клов поднял руку и коснулся пальцами обожженной щеки.

— Мы залили твои раны синткожей, — пояснил Джек. — И кстати, твои новые зубы сделаны из сверхпрочного полимера. При желании можешь перекусить ими гвоздь.

Клов закрыл глаза, снова открыл их. Джек, Тори и Уманский сидели на бордюре. Рядом с Джеком капитан увидел незнакомого мужчину. Это был парень лет тридцати, невысокий и худощавый, с ежиком темных волос. Лицо у него было темным и сухим, как жареный хлеб, а голубые глаза были того чистого оттенка, который принято называть небесным.

Одет незнакомец был в черную, заношенную кофту, поверх которой красовался отливающий металлом рефтоновый бронежилет — причем более продвинутой модификации, чем у командора Джека. Насколько Клов мог судить, этот бронежилет мог выдержать удар энергетической волны в восемь, а то и в девять регуларов. На лбу у парня поблескивали задранные выпуклые очки на резиновом ремешке.

— Кто ты? — спросил Клов.

— Сборщик, — ответил парень приятным, спокойным голосом.

На плече у него висело оружие с коротким, толстым стволом. Клов понял, что это «Кирлиан», сверхсовременная штурмовая винтовка, обладающая огромной разрушительной силой, о которой ему рассказывала Тори.

— Ты один из тех парней, которые собирают куски серой мантии и переправляют их на Гею-Регину?

Он кивнул:

— Да.

— Это ты меня спас?

— Скорее — она. — Сборщик похлопал ладонью по штурмовой винтовке.

— Тварь укусила меня в плечо.

— Мы продезинфицировали рану и вкололи тебе универсальный антидот. Плюс — лошадиную дозу антибиотиков, — успокоила капитана Тори.

Клов несколько секунд молчал, обдумывая ситуацию, затем снова посмотрел на незнакомца.

— Значит, ты — телеоник?

— Бывший, — сказал сборщик. — Год назад меня подвергли насильственной регрессии. С тех пор я перестал быть телеоником.

— Но у тебя должны были сохраниться остаточные навыки. Ты все еще можешь вступать в ментальный контакт с серой мантией?

Сборщик усмехнулся:

— Если бы. Все, что я могу, это чувствовать близкую опасность. Но для того, чтобы чувствовать опасность, не нужно быть телеоником. На Земле опасно всегда.

Клов сел на асфальте и покрутил головой, разминая затекшую шею. Потом посмотрел на Джека и сказал:

— Я думал, сборщики — наши враги.

— Сборщики — враги Космоцентра, — отозвался командор, счищая с автомата пыль влажной салфеткой, пропитанной спецраствором. — У меня лично к ним никаких претензий нет.

— У меня тоже нет претензий к наблюдателям, — сказал сборщик. — Вы не трогаете нас, мы не трогаем вас. Кроме того, вы занимаетесь важным делом. Ваша работа заслуживает уважения, ребята.

— О вашей «работе» этого не скажешь, — заметил Джек, проверяя, не заедает ли затвор автомата. — Вами движет алчность, вы рискуете своими шкурами ради материальных благ.

— Деньги позволяют приобрести не только материальные блага, — возразил сборщик.

— Да ну? — Джек устремил на него холодный, внимательный взгляд. — Ты, должно быть, говоришь о мескате?

— И о нем тоже. Мескат способен перенести человека в другие миры и даже создать новые.

— Ты это впаривай тем фантазерам, которых утомила реальная жизнь и которые готовы променять ее на долгий кошмарный сон, — вмешался в разговор Уманский.

Парень перевел на него взгляд.

— Тем, кто принимает мескат, не снятся кошмары, — сказал он.

— Ты-то откуда знаешь?

— Знаю.

Уманский вынул из пачки влажную салфетку, снял автомат с плеча и положил его на колени. Потом посмотрел сборщику в глаза и сухо поинтересовался:

— И сколько людей вы уже подсадили на эту дрянь?

— Точное количество людей, употребивших мескат, мне неизвестно, — сказал сборщик. — Кроме того, я никого ни на что не подсаживаю.

— Ну, не ты, так твои подельники на Гее-Регине. Все вы там одним миром мазаны. Больницы забиты наркошами, впавшими в кому. Они, видите ли, «пребывают в иных мирах», а в нашем, родном, мире санитарки втыкают им в мочевые пузыри катетеры и с утра до вечера переворачивают этих бедолаг с одного бока на другой, чтобы не образовались пролежни.