в тумане он меня не заметит. Но нет, глазастый оказался звереныш. Уже совсем ко мне подобрался, ну тогда я и перевернул челнок. – Фудри многозначительно замолчал.

– Так что же дальше? – заторопил его Хавард. – Он тебя видел? И ты отпустил его живым? Он узнал тебя? Кто это? Ну что ты молчишь как понь?

– Хозяин, так вы же сами мне снова вставить не даете, – Фудри довольно улыбнулся и сделал долгую паузу. – Он видел меня, вот так, как я вас сейчас, – он снова сделал паузу, – и узнал!

– И ты не…?!

– Нет! Он ведь узнал во мне никса, – захохотал Фудри. – Я весь с ног до головы был облеплен тиной. Видели бы вы как он припустил оттуда. Вот была потеха.

– Умеешь ты вывернуться, Фудри, – Хавард облегченно улыбнулся, – недаром тебя прозвали Лисой. А сейчас ступай приведи себя в порядок, а потом зайди к хевдингу и передай, что я просил его зайти по очень важному делу.

Когда Фудри вышел, Хавард подошел к окну. Уже рассвело. Он потушил светильник и с удовольствием умылся. «Надо сбить спесь с этого гусака, – улыбнулся купец, вытирая мокрое лицо. – Если конунг положил глаз на его сестрицу, это не значит, что ума у Гуннара от этого прибавилось. В конце концов именно мне конунг доверил это дело, – Хавард тщательно расчесал свои густые, каштановые с проседью волосы, – а не своему будущему родичу. Конунг знает, где нужна хитрость, а где можно обойтись одной силой.» Размышляя так, Хавард подпоясал свою длинную куртку из дорогого фризского сукна широким поясом. Пояс был отделан круглыми серебряными бляшками с прихотливой насечкой. К нему на тонкой цепочке были подвешены ножны, с отличным франкским ножом. «Да, наш конунг далеко пойдет, – Хавард набросил на плечи длинный, синий плащ и заколол его на плече большой овальной фибулой*, – он гораздо умнее своего старшего брата. И знает то, чего хочет. А это, пожалуй, главное».

В дверь громко и властно постучали. На пороге стоял высокий, широкоплечий воин в кожаной куртке и алом плаще, подбитом куньим мехом. Длинный меч в оправленных серебром ножнах был пристегнут у левого бока. Его холодные, голубые глаза надменно смотрели перед собой.

– Зачем ты звал меня, Норвежец?

– Мой отец был норвежцем, а я родился в Упланде, – поправил его Хавард и протянул ему половинку дирхема. Гуннар поднял на него удивленные глаза и взял монету. Откуда-то из складок плаща он достал другую половинку и сложил их вместе. Они сошлись.

– Тебя послал конунг Олав?

– Да, славнейший из хевдингов, – Хавард снисходительно взглянул на воина и жестом предложил ему сесть. Гуннар, все еще удивленно глядя на купца, опустился с ним рядом на широкую лавку.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше, Хавард?

– Тогда было не время.

– А сейчас?

– А сейчас время. Завтра ночью Альдегьоборг* должен быть наш – так сказал конунг Олав.

– Но у меня всего лишь четыре дюжины воинов, – Гуннар озабоченно нахмурил лоб, – что я могу с ним сделать?

– Прибавь к ним три дюжины моих, – Хавард хитро улыбнулся. Ему нравилась растерянность тугодумного хедвинга: «Вот набычил шею, словно бодаться собрался – не зря его прозвали Гуннар Бык. И такой же как бык глупый.»

– Но этого все равно будет мало, – Гуннар протестующе поднял руку. – Только у купцов из Хедебю здесь восемь кораблей, – стал медленно считать он, – а это почти две сотни бойцов. Да еще Радеботт из Арконы привел три корабля. А в Гестевальде стоит арабский караван. Арабы просто так не отдадут свое добро. Я уж не говорю о словенах, нам не справиться с дружиной князя Ратибора!

– Пусть это не беспокоит славного хевдинга, – купец насмешливо поглядел на Гуннара, дразнить этого верзилу доставляло ему удовольствие. – Успех зависит не от числа воинов, а от счастья конунга.

– Ты смеешься надо мной, Норвежец! – Гуннар резко встал со скамьи. До него стал доходить смысл насмешки Хаварда и его рука тяжело легла на рукоять меча.

– Нисколько, Гуннар, сын Орма, – сказал купец примирительно, – просто я забыл сказать, что в устье Олкога* стоят пять кораблей конунга Олава и еще три корабля хевдинга Эйрика и его брата Свейна из Упсалы*. Я думаю на них найдется место и для пятисот храбрых воинов, и для богатой добычи. К тому же князь Ратибор сегодня с дружиной отплывает в Киев.

* * *

Розовый край солнца показался над зубчатыми верхушками сосен. И сразу же все преобразилось. Замшелые острые камни, с длинными хвостами белой пены вокруг, заблестели своими мокрыми боками. А столбы водяной пыли, в реве и грохоте поднимающиеся от порогов, превратились в мост. Разноцветный, полосатый словно бухарский халат, радужный мост, крутой дугой перекинулся с берега на берег, рассерженной реки. Глядя на него, Абд-аль-Керим улыбнулся, поглаживая огненно-рыжую, крашенную хной бороду. Все! Вот теперь можно и вздохнуть свободно. Последняя преграда, пороги, остались позади. А сколько таких преград и опасностей пришлось преодолеть ему, честному купцу из Рея, знает только великий Аллах! Разве сможет кто-нибудь из мудрецов-географов, пусть даже и достопочтенный Ибн-Хордадбех*, описать в своих книгах весь этот тяжелый трехмесячный путь, почти что на край земли. У них все просто – «Золотые луга», «Книга драгоценных сокровищ». А как они достаются эти «драгоценные сокровища», знают ли ученые мужи? Знают ли они, что такое трехдневный шторм в Джурданском море*? Когда волны, огромные как горы, со всех сторон обрушиваются на корабль, каждый миг грозя затопить его. Когда страшный ветер в клочья рвет паруса и выкорчевывает крепкие мачты словно тонкие былинки. Когда от беспрерывной качки, которая бросает корабль то к самому небу, то в бездонную пучину, люди не могут пошевелить ни ногой, ни рукой, а внутренности их выворачивает наружу – вот когда можно по достоинству оценить то, что добыл с таким трудом!

А ведь это было не самое страшное. В конце концов все в этом мире от Аллаха и никто не знает на кого падет его гнев. Страшнее было то, что шторм прибил корабли Абд-аль-Керима к опасному берегу. Этот берег заселяли племена диких и воинственных разбойников-туркмен. Причалить к нему верная смерть! Только мужество славного воина Абу-Аруса спасло их тогда. А знают ли эти премудрые мужи, что такое страшное, обжигающее дыхание Черных песков? Которое как яд кобры иссушает даже кровь человека. Оно несет с собой мучительную жажду, от нее чернеют и трескаются губы, а язык распухает во рту и мешает дышать. Это дыхание сводит людей с ума и они за глоток воды готовы перегрызть