дяди Эдгара, полагая, что Фанни должна будет изменить свое отношение. Неохотно соглашающаяся невеста — не редкость. В конце концов, из-за этого она не становится хуже.

Амелия, зная упрямство Фанни, не была так уверена. Ее только раздражало, что Фанни отказывается говорить с ней о Хэмише Барлоу или о своих собственных чувствах.

— Вам сделали предложение, а вы не хотите рассказать мне, как это произошло, — вздыхала она. — Фанни, в вас нет возвышенности. Он преклонил перед вами колени? Он поцеловал вашу руку? Или он поцеловал вас в губы, Фанни? Неужели вы поэтому не хотите мне рассказывать?

Джордж вообще ничего не сказал. Казалось только, что он чаще чем обычно оказывается рядом, он теперь редко выезжал верхом, хотя был необычайно горд своей новой охотничьей лошадью. Он наблюдал за Фанни, но еще больше за Хэмишем Барлоу. В кои-то веки Фанни не боялась, что он может сделать что-нибудь. Ей даже приснился мрачный сон, она видела Хэмиша Барлоу на дне озера, запутавшегося в водорослях…

Нолли неизбежно должна была почувствовать, что что-то происходит. Она очень мало говорила, но трудно было заставить ее есть, и Дора жаловалась, что она тоскует каждый раз, когда Фанни нет в комнате. Фанни тревожилась и не знала, что сказать девочке, но она была избавлена от объяснения самой Нолли, которая вдруг вцепилась в нее и яростно сказала:

— Вы обещали! Вы обещали!

— Что я обещала?

— Что вы никогда нас не оставите. Маркус думает, что вы собираетесь покинуть нас.

— Тогда ты должна сказать Маркусу, что он ошибается.

Лицо Нолли было напряженным и недетским. Она не дала ему расслабиться.

— Я не думаю, что он поверит вам.

— Значит, он глупый маленький мальчик. Я уверена, что у тебя больше здравого смысла, и ты знаешь, что люди не покидают тех, кого любят. И не уезжают с теми, кого не любят…

Черные глаза ребенка буквально проникали в нее. Увиденное, должно быть, немного успокоило ее, потому что она очень слабо кивнула.

— Именно так я и сказала Маркусу, — сказала она.

Что думал об этом Адам Марш — а он должен был обязательно услышать такую блестящую новость от Амелии — она не имела ни малейшего понятия. Она только подозревала, что ему тоже не было дела до Хэмиша Барлоу. Не почудился ли ей этот оттенок враждебности при встрече двух мужчин?

Для враждебности не было никаких причин, горько подумала она. Мистер Барлоу должен был заметить, как мистер Марш играл роль комнатной собачки Амелии, роль, которая совершенно ему не подходила. Но, возможно, она должна была доставить ему желаемое в ситуации, где собственная бурная тактика мистера Барлоу в любви потерпела неудачу.

Еще хорошо, что день бала был на носу, и оставалось очень мало времени, чтобы подумать о чем-то кроме подготовки к нему.

Ханну отослали проследить, чтобы Амелия была как следует одета и не осталась без сил от слишком сильного возбуждения. Луиза и Эдгар были одни в своей спальне. Лицо Луизы уже повторяло собой винный цвет ее бархатного платья с низким вырезом и широкой юбкой. На ней были бриллиантовые сережки, которые Эдгар всего несколькими минутами раньше подарил ей.

Он поцеловал ее в лоб и пробормотал:

— Это всего лишь безделушка, любовь моя. Просто на память о выезде в свет нашей дочери.

Казалось, только совсем недавно Эдгар проповедовал экономию. Луиза не разбиралась в делах, но она решила, что цены на бирже, должно быть, сильно выросли, или муж получил какой-то другой неожиданный доход, что, конечно, было его делом. Тем не менее, ее радость по поводу неожиданного подарка несла в себе, неизвестно почему, неопределенный оттенок тревоги.

— Это объясняет визит мистера Соломона.

— Вы, как обычно, правы, дорогая. Ну что же, — Эдгар одернул жилет и посмотрел на себя сбоку в зеркало, — не пора ли нам спуститься вниз? Позвольте сказать вам, вы выглядите просто замечательно. Если Амелия так же хорошо выглядит, это будет для нее хорошим стартом.

Луиза прихорашивалась, очень хорошо зная, что все еще имеет прекрасную фигуру, несмотря на некоторую полноту. Но ей уже было слишком жарко. Что заставило ее выбрать бархат? Она думала только о том, что это царственный материал, забывая о его удушливом тепле. Она резко взмахнула своим веером из перьев. Хотя окна были широко распахнуты, в них входила не прохлада, а только темная волна теплого воздуха.

— Эдгар! Я беспокоюсь насчет Фанни.

Лицо Эдгара утратило некоторую часть удовлетворения.

— Я также. Есть ли хоть какие-то признаки, что она может изменить свое решение? Сегодня ее последний шанс.

— Она не доверяется мне, — коротко сказала Луиза. — Я знаю, что с этим тоже не все хорошо, но меня беспокоит сегодняшний вечер. Она в странном настроении. Она может испортить Амелии бал.

— Испортить Амелии бал! Что вы, дорогая!

— Вы знаете, какой она может быть, если решает захватить всеобщее внимание. Никто не смотрит больше ни на кого. По крайней мере, мужчины. Стоит ей только поднять глаза и посмотреть на них своим дерзким взглядом.

— Дерзким? Это Фанни дерзкая?

— О, вы знаете, что я имею в виду, — сказала Луиза брюзгливо. — В этом доме ее никогда не учили этому, но она знает, как использовать свои глаза, чему наша невинная дочь не научится никогда. Я думаю, мужчины чувствуют, что тонут в них или что-нибудь не менее глупое. Мистер Барлоу пытался объяснить это мне, но, конечно, он нелепо и страстно влюблен.

— Я знаю, что у Фанни великолепные глаза, — медленно сказал Эдгар. — И замечательная живость, когда она захочет. Иногда это напоминает мне… нет, не важно. Что заставляет вас думать, что она может неправильно повести себя сегодня вечером?

— Она в отчаянии. Конечно, в конце концов ей придется выйти замуж за мистера Барлоу, но сперва она может отбросить всякую осторожность. И ВЫ НАСТОЯЛИ одеть ее так, что все остальные женщины в зале покажутся неинтересными, — горько добавила она.

— Я даже не видел ее платья, — мягко сказал Эдгар.

— Ну, может, это было ошибкой Амелии. Она настаивала, что Фанни нужен розовый шелк, что эти пастельные тона не идут ей.

— А разве вы не позаботились о том, чтобы Амелия выглядела не хуже?

— Амелия совершенно правильно одета в белое платье. Она выглядит, как роза. Но Фанни будет выглядеть, как — я не знаю, мак, возможно. Что-нибудь слишком яркое.

Эдгар ободряюще улыбнулся.

— У вас, совершенно естественно, расстроены нервы, дорогая. По крайней мере, Адам Марш, кажется, предпочитает розу маку, а это все, как я догадываюсь, чего Амелия хочет от