Детское воспоминание, пусть и озвученное много лет спустя, показывает, как вырабатывался в ребенке поистине стоический характер. Инду разрешали ужинать с родителями, но потом она должна была сама идти в свою спальню через длинную темную веранду, а потом еще подниматься по неосвещенной лестнице. Она панически боялась темноты, но никогда не просила взрослых проводить ее до спальни. Взрослая Индира так же стоически – и молча – будет переносить страшные удары судьбы: и смерть близких, и предательство тех, кто декларировал дружбу с ней.

Отец и сын Неру то и дело оказывались за решеткой, а в дом все чаще наведывались полиция и судебные исполнители: Конгресс принял решение не выплачивать штрафы колониальным властям, поэтому в уплату штрафов конфисковали имущество. «Полиция являлась к нам чуть не ежедневно, описывая и увозя нашу мебель, – писал Неру в «Автобиографии». – Индиру, мою четырехлетнюю дочь, страшно возмущал процесс разорения дома, и она выражала полиции решительное неудовольствие…»

В конце 1925 года Камала родила недоношенного сына – он умер на вторые сутки. Здоровье Камалы после этого сильно пошатнулось: врачи диагностировали туберкулез и настойчиво советовали увезти больную в Европу – горный воздух в одном из санаториев Швейцарии мог ей помочь. Мотилал и Джавахарлал не медлили – в марте 1926 года Джавахарлал, Камала и девятилетняя Индира отплыли из Бомбея в Европу и поселились в Женеве.

На фотографии тех лет – неловкая длинноногая девочка с белым бантом в волосах, подстриженных по европейской моде. Фотограф поставил ее в кокетливую позу, которая противоречит тяжелому взгляду больших черных глаз. Она училась в швейцарской школе, где ее хвалили за успехи, но держалась дичком, с одноклассницами не сближаясь, – Индира взрослее своих ровесниц, и она уже выбрала путь в жизни – ее любимыми героями давно стали Жанна д’Арк и Гарибальди, о которых она читала в библиотеке Ананд Бхавана. Ее однокашницей по Сомервилль-колледжу была Айрис Мердок – будущая английская писательница. Впоследствии Айрис Мердок нарисовала такой портрет юной Индиры: «Она была очень хороша собой, хоть и выглядела такой хрупкой, будто ее ветром может унести. Вела себя весьма сдержанно, почти надменно. Мы все видели, что она рвется на родину, а нас едва замечает…»

Врачи поставили Камале страшный диагноз – последняя стадия туберкулеза. Индира, бросив учебу, повезла мать в альпийский санаторий. Горный воздух и лечение лучших врачей не помогли – в 1936 году Камала скончалась. Вскоре за ней последовала и бабушка Сварупрани, жена дедушки Мотилала, такая же неутомимая, как и он.

В своем горе Индира не смогла вернуться в родной дом, где все напоминало о страшных потерях. Она поступила учиться в Оксфорд, а во время летних каникул в 1937 году уехала в Париж, куда прибыл, чтобы повидаться с ней, давний друг семьи Фероз Ганди (однофамилец Махатмы Ганди). Фероз был родом из бомбейских парсов – потомков огнепоклонников-зороастрийцев, в X веке бежавших из Ирана от мусульманских гонений и нашедших пристанище в Индии. То есть он не индус, к тому же иноверец, а «Ганди» в его имени указывает только на то, что его предки тоже занимались бакалейной торговлей, как и предки другого Ганди, ее кумира Махатмы. Среди уймы людей, постоянно бывавших в доме Неру, Фероз поначалу выделялся только своим благоговейным отношением к Камале – оно даже стало предметом домашних шуток. По одной из версий, он познакомился с семьей Неру, когда помог привезти домой пострадавшую во время манифестации бабушку Индиры. Он был хорошо образован, вежлив, предупредителен.

Индире нравились его мысли, суждения, умение вести разговор. Здесь, в безмятежном Париже, они рассуждали о том, как несправедливо устроен мир, как может существовать фашизм и как могла его породить нация Гете и Шиллера. Здесь Фероз предложил Индире руку и сердце. Но Индира на время отклонила это предложение – пока она побудет рядом с отцом, которому сейчас очень нелегко и в своем одиночестве, и в бесконечной политической борьбе. А тем временем началась Вторая мировая война. Джавахарлал Неру включился во внешнюю политику, и к вопросу о замужестве дочери вернулись после того, как ей исполнилось двадцать пять. Но и на этот раз все было непросто: женщина из высшей брахманской касты не могла выйти замуж за человека низшей касты, да еще и за иноверца. Как только объявили о помолвке, в Индии поднялся шквал протеста и осуждения. Ситуацию исправил Махатма, который высказался в защиту Индиры и Фероза, заявив, что единственным «преступлением» молодого человека, с точки зрения осуждающих этот союз, является лишь то, что он происходит из семьи парсов. Газеты мигом подхватили слова великого гуманиста и апостола ненасилия, в результате свадьба состоялась.

Индира и Фероз сочетались браком 26 марта 1942 года. Свадьба была очень скромная – на двадцать человек гостей. Фероз в простой белой куртке, на голове гандистская шапочка, Индира в бледно-розовом сари из кхади, нитки для которой напрял в тюрьме ее отец. Джавахарлал был не в восторге от выбора Индиры, но браку дочери не препятствовал.

Индира долго выбирала имя первенцу и остановилась на синонимах имен родителей: малыша назвали Раджив Ратна – «раджив», как и «камал», значит «лотос», а «ратна» – это драгоценность, как и «джавахар». Имя матери Индира поставила на первое место. Потом на свет появился второй сын, и его как-то сразу назвали Санджай – «победа», тем более что и родился он в 1946 году, накануне провозглашения независимости Индии. Материнством Индира была упоена, она сама растила сыновей, не доверяя их ни нянькам, ни прислуге… Любимой цитатой Индиры в те времена была тагоровская строка: «Ребенок появляется на свет как послание Бога о том, что Он еще не разуверился в человеке». Вспоминая те годы в Лакнау, она напишет в «Моей истине»: «Политическая борьба сделала мое детство аномальным, я постоянно чувствовала себя одинокой и незащищенной. Именно поэтому я так хотела посвятить все мое время детям. Потребность ребенка в материнской любви и заботе так же остра и фундаментальна, как потребность растения в солнечных лучах и воде. <…> Вот почему моей главной проблемой сделалось примирение моих общественных обязанностей с ответственностью перед домом и детьми. <…> Когда они пошли в школу, я старалась освободиться от дел к их возвращению домой. Однажды, когда Санджай был еще совсем маленький, к нам пришел его приятель по детскому садику со своей мамой. Мамаша, дама светская и состоятельная, высказалась насчет того, что моя загруженность работой едва ли позволяет мне уделять достаточно времени сыновьям. Я и рта не успела раскрыть, как обиженный Санджай бросился на мою защиту и закричал: „Мама занята очень-очень важными делами, а все равно играет со мной больше, чем вы с вашим сыном!“».

Фероз оказался прекрасным отцом, но совсем не таким, как Мотилал или Джавахарлал. Он был для сыновей не строгим наставником, а скорей товарищем и непременным участником их игр и затей. Фероз мастерил им игрушки, старался обучить детей всему, что сам умел. Раджив и Санджай отца просто обожали, и у Индиры были все основания считать, что семейная жизнь удалась.

В 1947 году Индия обрела свободу. Но уже назревало одно из самых страшных событий в ее истории: кровавый раздел страны и создание Пакистана – отдельного государства индийских мусульман. Индира записывает: «Одна из самых гордых и волнующих минут моей жизни, кульминация всего, ради чего столько людей шло на жертвы. Вот она, наконец, наступила, но ей трудно радоваться…»