– К сожалению, Дели все еще в руках повстанцев. Но нам уже ничего не грозит. Индийцы зря устроили мятеж, ведь больше всего пострадали именно они!

– Жестокость британцев, несомненно, войдет в историю, – заметила Флора и сделала небольшую паузу. – Отчасти поэтому я намерена заняться благотворительностью в поддержку больниц и школ. Там наверняка много чего не хватает!

– Это выше всяких похвал! – незамедлительно вставил губернатор.

Миссис Клайв была человеком, с мнением которого нельзя было не считаться.

– Вы поможете мне привлечь нашу общественность?

– Разумеется. Уверен, дамы примут в этом живейшее участие!

В это время к ним подошел домоправитель и дал понять, что у него есть дело первостепенной важности.

– Там прибыл человек с фабрики, мэм. Он должен сообщить вам нечто важное.

Флора подняла брови.

– Фабрика взорвалась или сгорела?

– Она стоит на месте. Случилось кое-что другое.

Извинившись перед губернатором, Флора слезла с трона и проследовала за домоправителем. Тут явно скрывалось что-то, о чем нельзя слушать и говорить при посторонних.

– Если это какая-нибудь ерунда, и ты, и посланник поплатитесь местом! – прошипела она.

Приезжий был белым. Поклонившись, он заговорил с Флорой, стараясь подчеркнуть, что является всего-навсего гонцом, пусть и принесшим плохие вести.

– Один из работников вашей фабрики, мэм, утонул в баке с жидким опием. Ему стало плохо, он упал, а пока его поднимали и вытаскивали, он успел захлебнуться.

– И это – новость? Ради этого нужно было ехать сюда и отвлекать меня от гостей?! Дайте его семье деньги на похороны, спишите часть долгов, вот и все.

Мужчина смешался.

– Но это тот человек, которого вы, так сказать, поручили особым заботам. На фабрике решили, что, поскольку он умер, следует доложить вам об этом.

– Будет лучше, если ты назовешь его имя.

– Его звали Арун.

Внезапно то, что было отпечатано в ее душе подобно тавро на коже животного, отдалось нечеловеческой болью. Флора онемела. Много дней она забавлялась и играла со своей ненавистью и местью, но только сейчас поняла, на что она себя обрекла. Лучше б она заперла Аруна где-нибудь здесь, в доме, а не отправила его на фабрику, где он так быстро погиб, не выдержав тяжелых условий!

Ей мучительно хотелось сесть или найти опору, но сесть было не на что и опоры тоже не было. И тогда Флора, словно утопающий, хватающийся за соломинку, в надежде спросила:

– Это точно? Нет никакой ошибки?

Посланник пожал плечами.

– Я сказал то, что мне велели передать.

– Почему на словах?! – В ее тоне прорезалась такая ярость, что мужчина невольно отшатнулся. – Я хочу увидеть документы, бумаги! Человек не может сгинуть просто так!

– Хорошо, мэм, вам обязательно их пришлют.

Чувствуя, что не владеет собой, Флора отпустила его. Домоправителю было велено убраться с глаз еще раньше, чтобы он не подслушивал разговор.

Старуха медленно шла по дорожке к белому, утопающему в пышной зелени особняку под красной черепичной крышей, мимо мраморных фонтанов и статуй индийских богов. Она бросила взгляд на беспощадную многорукую Дургу, пронзающую мечом злого демона. То была богиня-воительница, покровительница богатства и успеха, которые далеко не всегда являются пределом человеческих мечтаний!

Из-под морщинистых век Флоры выкатилось несколько крупных слезинок. Она знала, что у нее слишком мало времени для того, чтобы скрыть эмоции, сделать так, чтобы никто ничего не заметил.

Увидев, что хозяйка дома не в себе, поджидавший ее губернатор осторожно поинтересовался:

– Плохие новости?

– Небольшие неприятности. Погиб один из рабочих на моей фабрике – утонул в баке с сырцом.

– Индиец?

– Да, – неохотно ответила Флора, и на лице губернатора отразилось недоумение: жизнями индийцев никто не дорожил и один легко заменялся другим.

– Мм-м, – неловко промычал он, не зная, что сказать.

– Увы! – Женщина с усилием улыбнулась. – С возрастом поневоле становишься жалостливой.

Едва дождавшись окончания приема, Флора поднялась к себе. Она не знала, как пережить этот день, и потому ее рука сама собой потянулась к бамбуковой трубке.

Женщина не успела сделать затяжку, как в дверь постучали. Флора давным-давно дала слугам строгий наказ беспокоить ее только в случае крайней необходимости, но, чуть поколебавшись, впустила дворецкого.

– Там молодая мисс, мэм. Спрашивает вас. Говорит, что прибыла из Лондона. Называется вашей племянницей.

Флора нахмурилась. Она уже не ждала ответа из Англии, и вдруг ей на голову сваливается родственница, дай бог, чтобы не самозванка!

Ломая голову над тем, хорошо это или плохо и прикидывая, как себя повести, женщина спустилась вниз.

Перед ней стояла девушка в наглухо застегнутом темном платье с высоким воротом, отделанным скромным кружевцем. На ней была шляпа из грубой соломки с узкими коленкоровыми завязками. В руках она держала маленький обшарпанный сундучок.

– Как вас зовут?

– Грейс Уоринг. А вы миссис Клайв?

– Да.

– Я – дочь вашей сестры Этель. У меня есть документы. Я приехала из Лондона.

– А где ваша мать?

– Умерла.

На лице Флоры не отразилось особых эмоций.

– Вот как? – только и сказала она, а после спросила: – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, путешествие прошло не слишком тяжело?

Обычно Флора говорила с соотечественниками без особых интонаций, но сейчас придала своему голосу оттенок приветливости, что должно было свидетельствовать о родственных чувствах.

Грейс чувствовала себя неуютно. Казалось, ее ноги отвыкли от стояния на твердой земле. Ей было тяжело дышать из-за жары и духоты. Здешнее солнце прогрело тело так, что платье прилипло к коже, и девушка представляла себя закованным в латы рыцарем.

Долгие месяцы пути были нелегкими. Грейс жестоко страдала от морской качки, ее пугала мысль о том, что корабль может затонуть.

Последовав совету Эйприл, девушка нашла через газету одного порядочного человека, офицера, который уезжал в Индию вместе с семьей. Всю дорогу и он, и его жена были очень милы, заботливы и добры и даже не приняли вознаграждения. Но в самой стране их пути разошлись, и до Варанаси Грейс добиралась самостоятельно.

Еще на корабле она не раз задавалась вопросом, не сходят ли здешние люди с ума от жары, ибо прохладу не приносил даже бриз. Грейс не удивилась бы, если б они еле ползали, как сонные мухи, но все оказалось наоборот. Тяжело было только европейцам.