– Они вниз пошли! Вниз!

Два хука, слева и справа, коренным образом изменили дикцию бармена и его отношение к жизни.

Держась рукой за перила крыльца, Антоныч сполз на ступеньку.

Вниз…

Километры коридоров и сотни кают и служебных помещений.

«Это я, я сказал… Я сказал: пойдем, Гриша, проветримся, пивка попьем. На людей посмотришь… Успокоишься… Это я сказал…»

Гриша вышел из туалета, вытирая вымытые руки клочком бумажного полотенца. Он даже успел обернуться, чтобы броском послать скомканную салфетку в урну. Когда он направился к выходу и уже взялся рукой за ручку двери, затылком почувствовал холодный металл.

– Не дергайся, – послышался совет. – Здоровее будешь.

Логика проста. Если не убили сразу, значит, он нужен для разговора. Послали «шестерок», значит, те просто обязаны довести его до нужного человека живым. Соответственно, убивать не станут ни в коем случае. Это давало некоторую свободу в действиях. «Дергаться» он, конечно, не стал. Просто повернулся на сто восемьдесят градусов. Повернулся и сразу увидел два взволнованных лица.

Нервничают. Понимают: выполняют важное задание. Если не выполнят – пострадают.

Перед глазами Гриши продолжал дрожать дульный срез пистолета. Он мешал разглядеть перед ним стоящих достаточно хорошо, но вполне позволял сопоставить силы и возможности. Вот этого, что перед ним, Гриша уберет одним ударом. Но вот второй… Второй весил около ста килограммов, и сцепиться с ним означало потерю времени и, как следствие, инициативы. Теперь их нужно немного расслабить…

– Что за шутки, пацаны?

– С тобой никто не шутит. – Владелец «вальтера» аккуратно взял Гришу за рукав рубашки и потянул к выходу. – Двигайся. На палубу. Только мягче. Тогда все будет в порядке.

Увидев, как к нему стал приближаться «великан», Гриша понял, что пора действовать. Если они сейчас завладеют его обеими руками, рассчитывать будет уже не на что…

Короткий удар, с выдохом через нос!

«Вальтер» летит в одну сторону, салага – в другую. Великан полез правой рукой за пазуху. Молодец, спасибо!..

Гриша молниеносным ударом раскроил обе губы амбала. Удар был настолько силен, что кровь из рассеченных губ брызнула, когда кулак Антона не успел отлететь от головы жертвы. Но для стокилограммового тела этого было мало. Тот лишь на мгновение потерял ориентацию. Короткий нокдаун вместо предполагаемого нокаута.

Малолетка, собрав в кучу растрясенные мозги, волю и желание выполнить поставленную задачу, уже поднимался с пола. Его рука, как в фильме ужасов, медленно ползла по мрамору к пистолету…

Гриша с размаху опустил на нее свой каблук и одновременно уклонился от летящего кулака амбала. Малолетний отморозок коротко взвыл. Пытаясь продраться сквозь заслон, выставленный ему громилой, Гриша откачнулся и головой ударил амбала в лицо. Раздался короткий сырой треск. За пять секунд мужской драки великан потерял два зуба, и теперь был свернут набок его нос. Вырываясь из упрямых рук, Гриша оказался спиной к дверям, ведущим на улицу. Казалось, еще одно мгновение, еще пара мощных ударов… Неважно куда, главное – в цель. На поражение… Удар, еще удар!..

Громила стал обмякать, но продолжал держать Гришу мертвой хваткой… Напарник амбала уже не входил в боевой расчет. Фаланги его пальцев были сломаны, и сейчас он находился в состоянии болевого шока и становился все белее и белее…

Гриша скорее почувствовал, нежели услышал, как сзади распахнулась дверь. Он даже успел обернуться. Но увидел лишь белый свет. Свет, ударивший его по глазам…

* * *

Снег, падающий с голубого неба.

– Это грибной снег, – говорит Антоныч. – Видишь, солнце ярко светит, тепло, а снег идет и идет.

– А разве бывает грибной снег? – спрашивает Гриша.

– Еще как бывает. – Антоныч встает над ним, лежащим, и заслоняет солнце. – Но это – к беде. Ничего хорошего в идущем в августе снеге быть не может. Согласен?

– Согласен, – бормочет Гриша. Он смотрит вверх и никак не может понять, почему Антоныч стоит, а он лежит и не может встать. – Но разве сейчас август?

Облака проносятся перед лицом быстро, словно при ускоренной перемотке видеопленки. Кто-то запустил время, приближая конец дня.

– Почему так холодно? – спрашивает Гриша.

Но ему отвечает молчание…

– Антоныч? – зовет он.

Ему больше некого звать в этой жизни.

– Антоныч…

…Гриша чувствует, как от пронизывающего насквозь холода не слушаются ни ноги, ни руки. Вокруг него царила кромешная тьма и гробовая тишина. Пол был покрыт инеем, и Гриша с трудом оторвал от него рубашку. Через несколько секунд его забило крупной дрожью. Голова болела так, как тогда, когда он получил первое известие об измене Киры. Пытаясь согреться, он обхватил себя руками и несколько раз присел. Ничего, кроме резкой боли в затылке, это не принесло. Тогда, вытянув вперед руку, он стал мелкими шажками двигаться вперед. Вскоре его рука уперлась в толстую корку льда. Повторив такое перемещение несколько раз, Гриша понял, что находится в помещении площадью около восьми квадратных метров. Нет сомнений в том, что его чья-то заботливая рука поместила в промышленный холодильник. Чтобы не испортился…

Он понял, что нужно двигаться. Если будет стоять столбом, через двадцать минут потеряет способность соображать. Звать кого-то бесполезно. Его сюда поместили не для того, чтобы забыть. И если не вынимают обратно, значит, не хотят этого.

Безостановочно приседая и размахивая руками, Гриша медленно передвигался по морозильнику. Стараясь разогреться, он одновременно думал о том, чтобы не вспотеть. Это самое худшее, что может сейчас произойти. Двигаясь, можно сохранить себе жизнь, а двигаясь бездумно – ускорить смерть. Вдруг, дойдя до одной из стенок, он почувствовал, как его ноги уткнулись во что-то твердое. Гриша наклонился и на ощупь определил очертания и суть предмета.

Под его ногами лежало тело мертвого, замерзшего, словно кость, человека…

Очень мило. Его предшественник тоже не пользовался большим выбором в решении вопроса, как умереть. Ему было суждено замерзнуть. Здраво рассудив, что сейчас не самый подходящий момент для паники, Гриша вернулся на середину помещения. Размахивая руками и насвистывая, он пытался разогнать заледенелую от холода и страха кровь.

Не боится только дурак. Все боятся. Страх – такое же нормальное человеческое чувство, как отправление естественных надобностей. Главное в первом и во втором, чтобы это чувство не захватывало тебя целиком и полностью.

– Евгений Петрович… – позвал Колобок, прислушиваясь к звукам внутри морозильника. – Он это… Поет.

– Чего?.. – Жидков уставился на мелкого посыльного непонимающим взглядом. Он подумал, что ослышался. Колобок наверняка сказал – «плачет», «кричит» или «зовет».