На российской границе магнитная рамка звякнула вполсилы, но Антон показал сотруднику удостоверение на цепочке и личный жетон с номером, стал шутить — вопросы отпали.

Какое блаженство он ощутил, когда выехал за шлагбаум! Остановился на обочине. Наклонился к соседнему сиденью, приобнял жену и поцеловал её несколько раз в губы. Увидел недоумённый взгляд её красивых искрящихся глаз. Но промолчал, сохраняя интригу. Решил, что расскажет как-нибудь потом. Он готовился к встрече с сыном и думал — как начать?

Но, войдя в квартиру, Антон забыл о своих намерениях. Обувь в прихожей разбросана. В комнате всё перевернуто вверх дном! Диван разложен, в центре — дыра размером с кулак! Покрывало скинуто. Постельное бельё скомкано, валяется на полу. Дверцы шкафов открыты, вещи частично выложены стопками на стулья. В кухне — свинарник. Тарелки и стаканы грязные от остатков еды, некоторые измазаны сажей!

Сажей!! Это последнее и дыра совместились с профессиональным опытом. Стало жутко.

Антон вернулся в комнату и стал рассматривать отверстие в диване. Так и есть — вырезано! Значит, был следователь. Всё официально. Фиксировали следы.

Марина ничего не понимала:

— Нас что, обокрали? Где Олег? Его похитили?

Илья присел на стул у входа. Смотрел вокруг зрачки в размер радужки, глаза как блюдца.

Заботкин сел на диван:

— Я знаю, кто его похитил, — произнёс угрюмо, безнадёжно. Подумал: «Подстава. РУОП работает. Не могут отвязаться. Девчонку подложили? Похоже — взялись серьёзно…»

Он набрал телефон своего приятеля из управления по организованной преступности. Тот обещал выяснить и через несколько минут перезвонил:

— Понятия не имею, по нашим сводкам Олег не проходит. Позвони к себе в район, может, там прояснится?

В территориальном отделе милиции трубку долго не брали. Затем ответили. Антон представился. Дежурный оказался знакомым:

— Да, Борисыч, привет! Не могли тебя найти. Твой сын у нас. Разбираемся. Прокуратура работает. Подходи, шеф всё объяснит не по телефону.

«Раз прокуратура, значит, точно изнасилование, — подумал Антон, — что ему баб не хватало?

Урррод! Господи, что за парень? В армию его… в «морские котики»… лечь, отжаться, лечь, отжаться…»

— Ну что? Что там? — Марина нетерпеливо теребила Антона за плечо.

— В камере сидит, прокуратура разбирается.

Как бы изнасилования не было. А то десятку получит и поедет лес пилить! Всё жалость твоя! Сыночек! Твой сыночек… Надо было взять ремень покрепче, да жигануть по голой заднице… — тут же вспомнил мать — может и правильно она воспитывала, а он всё либеральничает. Мысленно себя передразнил: «… никогда, никогда не буду таким…».

Стало стыдно.

Лицо Марины побелело. Она прижала руку к груди и села на стул, запричитала:

— Что ты говоришь? Это же твой сын! Он не мог. Это недоразумение! Он ещё совсем маленький!

— Видать, созрел твой маленький! Выросло кое-что! Всё жалеешь его, а он тебе вот! — Антон направился к двери. Вышел, с силой захлопнул её за собой.

Начальник уголовного розыска отделения был хорошо знаком. Когда Заботкин начинал здесь опером — тот служил милиционером-водителем.

Встретил Антона спокойно, хотя и без радости:

— Ты-то где всю ночь был, когда в квартире содом и гоморра творились?

— Мотались с женой и младшим в Финку. Она документы бухгалтерские сдавала.

— Нормально! Ну и как там заграница?..

— Что с сыном? — прервал Антон.

— В принципе ничего — если не врёт. Похоже, он с приятелем на кухне сидели, водку пили, пока насильник безобразие творил.

У Заботкина отлегло. Водку пил, слава Богу. По опыту знал, что так бывает часто. Кто-то напьётся, упадёт и не участвует. А наутро смотрит, как дружков милиция загребает, удивляется — с чего это?

— Можно его увидеть?

— Извини, Борисыч, прокуратура работает, очные ставки и опознание проводит. Только успеваем подставных да понятых с улицы таскать. Девка непростая, у неё отец — полковник ФСБ. Спуску не даст — крови жаждет! Пытается групповуху сделать, чтоб на суде больше дали.

Заботкин поплелся домой, ругаясь:

— К черту, если не докажут сговор — завтра же пойду к ГРУшникам, отправлю в «котики», пусть ныряет — учится врагов минировать, взрывать! Никакого ему института осенью. Лечь — отжаться! Чтобы о бабах даже не вспоминал!..

Жена наводила порядок, услышала, как Антон вернулся, хмуро спросила:

— Ну что — опять не получается? И зачем ты в ментовке служишь? Другие за своих детей горло перегрызут, а тебе лень пальцем пошевелить ради родного сына. На Литейном работаешь — слова сказать не можешь! Мне что ли по твоим друзьям идти с протянутой рукой…

Антон не сдержался:

— Закрррооой рррооот!

Разозлился. В груди вскипело недовольство: собой — за плохое воспитание сына; женой — за непонимание ситуации; сыном — за постоянные попадания в неприятности.

Почувствовал — что-то назревает огромное гадкое. Должно было случиться. Тучи сгущались не зря.

Прошёл на кухню. Здесь ещё царил хаос. На столе — грязная посуда, валялась закуска, недоеденные куски хлеба. Нашёл недопитую бутылку водки, взял её в руку. Поискал взглядом стопку и, не найдя, — налил в чистую кружку. Залпом выпил. Не почувствовал и снова налил больше, вылил в рот. Занюхал коркой хлеба. Брезгливо отломил щепоть мякоти, стал жевать.

Неожиданно вошла Марина, увидела, с укором заголосила:

— Хватит пить! Как только что-то случается — сразу за стакан хватаешься! Мне это надоело! Мне всё здесь надоело. Понимаешь! И твоя бесплатная служба Родине, вечные командировки и пьянки, — слова звучали громко, но не истерично. — Мне предложили работу в Финляндии! Хорошая зарплата. Там спокойно. Илья пойдёт в русскую школу.

Олегу найдём занятие. Ты сможешь в фирме водителем устроиться, пока язык не выучишь…

Антон перестал жевать, рот приоткрылся, взгляд воззрился на жену, не мигая — вот