Узнав, кто такой Ринальдо и откуда он прибыл, Дмитрий поинтересовался, какое впечатление произвел на генуэзца из Таврики нынешний Константинополь.

— Увы, довольно грустное, — прямо ответил Ринальдо. — И все же радует, что здесь еще осталось много прекрасного и город не покинули художники и ученые.

— Да, слава Константинопольского университета пока не померкла, — подтвердил Дмитрий. — А новые мозаики и фре­ски в церкви Хоры могут служить образцом совершенства. Но художества и науки не в силах остановить наше скорое па­дение.

— Варвары, нас окружившие, слишком сильны, — вздохнул Юлиан.

— Не только в этом дело, — покачал головой Дмитрий. — Хуже всего то старое зло, которое причинило общее разорение. Я имею в виду раздоры между императорами из-за призрака власти. Ради этого они не раз служили турецкому султану.

Всякий понимает: кому из них варвар окажет поддержку, тот и возобладает.

— Но ведь нынешний император Мануил, говорят, благо­родный и ученый человек, — заметил Ринальдо.

— Это верно, Мануил II лучше многих, — согласился Дми­трий. — В юности, среди семейных междоусобиц и войн, он единственный остался верен своему отцу Иоанну V и даже вы­зволил его из долговой тюрьмы в Венеции. А став императо­ром, он пожертвовал университету и монастырям все деньги, какие только мог выделить. Но, увы, он получил в наследство лишь печальные обломки империи. Что он может сделать для ее спасения? Только обратиться за помощью к государям За­пада. Но они напуганы поражением от турок при Никополе. Да и слишком скупы — надеются, что беда их не коснется. Правда, в прошлом году в Константинополь прибыл со своим отрядом французский маршал Бусико, но это столь малая по­мощь...

— Среди защитников Константинополя есть также испан­цы и генуэзцы, — вставил Фернандо.

— Да, но эти отдельные отряды наемников слишком малы, чтобы дать настоящий отпор мусульманам.

— Однако я слышал, что сейчас Мануила с большим поче­том принимают в Европе, — заметил Ринальдо.

Дмитрий скептически улыбнулся:

— Боюсь, что этот почет выразится только в славословии, но не в материальной помощи. Да, император произвел впе­чатление в Англии и Франции благородством манер, учено­стью, безукоризненной белизной одежд, достойной свитой. Да, его принимают в лучших резиденциях, с ним беседуют, им восхищаются — и что дальше? Его просьбы о помощи вызыва­ют только жалость. Знаете, что написал придворный юрист ан­глийского короля? «Я подумал, как прискорбно, что этому вели­кому христианскому государю приходится из-за сарацин ехать с далекого Востока на самые крайние на Западе острова в поисках поддержки. О боже, что сталось с тобой, древняя слава Рима?»

На несколько мгновений в комнате повисло грустное мол­чание, потом Карло осторожно спросил:

— А правда ли, что на Западе к Мануилу обращались как к «императору эллинов», а не «ромеев»?

— Да, — подтвердил Дмитрий, — хотя еще несколько деся­тилетий назад мы употребляли слово «эллин» лишь в приме­нении к греку-язычнику, а не христианину. Но теперь все из­менилось. Наша империя уже фактически перестала быть Римом, и слово «ромей» почти вышло из употребления. А ев­ропейцы все больше восхищаются Древней Элладой, и наши ученые стали гордиться своим античным наследием. Напри­мер, Николай Кавасила из Фессалоник называл свой избран­ный круг «Наше сообщество Эллада».

— А не собираетесь ли вы стать ближе к Западу, приняв цер­ковную унию? — спросил Фернандо.

— Может, это и было бы разумно, но... — Дмитрий покачал головой. — Мануил вряд ли откажется от своих религиозных убеждений, как и большинство его подданных. Византийская империя всегда держалась на православии.

Неожиданно вставил слово почтительно слушавший учено­го родственника Юлиан:

— А говорят, один прорицатель предсказал, будто помощь Константинополю придет не с Запада, а с Востока. Правда, это будет лишь временное облегчение...

— С Востока? Откуда же? — недоверчиво усмехнулся Дми­трий. — Может, кто-то надеется на славян греческой веры? Правда, двадцать лет назад они, по сути, спасли княжество Феодоро, когда выступили против Мамая. Но Константинополь они не спасут: слишком далеки от нас, и у них хватает своих врагов. Нет, спасти нас может только чудо. И глупо надеяться, что это чудо придет с Востока...

— Однако что мы ударились в столь высокие и отвлеченные рассуждения? — Юлиан развел руками и бодрым голосом про­возгласил: — Людям надо жить и думать о повседневных нуж­дах в любые, даже самые смутные, времена.

Ринальдо и Юлиан принялись обсуждать цену на зерно и Вера внутренне насторожилась, надеясь, что ее дядя все-таки не даст себя обмануть этому ловкому греку и что торговая сдел­ка будет выгодна Ринальдо и принесет ощутимую прибыль. Вместе с тем она понимала, что главные переговоры для ее дя­ди еще впереди. Ринальдо не скрывал от Веры своих планов заручиться поддержкой родосских рыцарей и стать их сорат­ником на Черном море. Подвиги иоаннитов были популярны в Европе, о них ходили легенды, и, совершая набеги под их знаменами, таврийский шкипер мог не опасаться преследова­ний со стороны местных властей. Рассчитывая таким образом совместить корсарство с законом, Ринальдо и предпринял эту поездку, целью которой была встреча с неким испанским аван­тюристом, негласно представлявшим интересы ордена.

Позади Веры было полуоткрытое окно в сад, и легкий вете­рок доносил запахи цветов и молодой листвы. Девушке не си­делось на месте. Она понимала, что сейчас ничем не может помочь Ринальдо, а слушать его разговоры с купцом у нее уже не было сил. Шепнув Тьери, что ей надо выйти на воздух, Вера неслышно выскользнула из комнаты. Кажется, за столом ее ухода никто не заметил, кроме Ринальдо, который быстро оглянулся на девушку.

Миновав прихожую, Вера вышла в сад. Ей показалось, что в этом мире сказочной природы она может бродить бесконеч­но, любуясь красотой невиданных ею ранее деревьев и цветов. Особенно привлекли ее внимание крупные душистые розы всевозможных оттенков — от сиреневого до ярко-алого. Розарий полукольцом огибал маленький искусственный пруд с фонтаном посередине. Склонившись к розовому кусту, девушка вдохнула его сладкий аромат и коснулась губами росистых ле­пестков.

Сзади раздались шаги, и, быстро подняв голову, Вера огля­нулась. По дорожке, что вела от ворот к цветочным клумбам, шел незнакомый мужчина в богатой одежде. Солнце светило Вере в лицо, и она не могла толком разглядеть незнакомца, за­метила только, что он молод, высок и строен. Она подумала, что это к Юлиану явился еще какой-нибудь родственник или сосед, как вдруг мужчина обратился к ней:

— Я рад приветствовать вас, сеньорита! Как приятно видеть розу среди роз!

То, что он назвал ее «сеньорита», а не «синьорина», выдава­ло в нем испанца, и Вера решила, что этот велеречивый незна­комец пришел к своему соотечественнику Фернандо Оливесу. Ее удивило, что он так быстро, да еще издали, распознал в ней девушку, и она не удержалась от вопроса: