Это его ошеломило. Он глядел на пальто и строил догадки, не успевая облекать их в слова. Как могла Линдзи уехать без своего пальто? А может, она не уехала? Но открытку-то он получил! Погода теплая, она могла и не взять пальто, захватить только легкий плащик. Потом возникла бредовая мысль, что Линдзи где-то здесь, в квартире, прячется. Она где-то здесь и ждет, когда Эмма весело велит ей выходить, как девочка, которую волшебник превратил в куклу. Или ждет и не намерена показываться. Он поставил вазу на стол.

Он вышел в переднюю и огляделся. Дверь в гостиную закрыта. Он заглянул в столовую, потом тихонько отворил дверь в комнату Линдзи. Пусто. Но тикают часы, и кажется, будто кто-то здесь есть. Рэндл поежился и отступил. Сделал два шага, отделявшие его от спальни Эммы, и открыл дверь. Большая, вещая комната с итальянским освещением и широкой кроватью под красным покрывалом и не шелохнулась. Не было Линдзи, не было безмятежного ангела в углу. Он ещё впитывал в себя эту настороженную пустоту, когда заметил, что Эмма наблюдает за ним с порога гостиной.

Рэндл встретил её взгляд, прикрыл дверь и пошел за розами. Когда он вернулся в гостиную, она уже опять сидела в кресле.

— Вы не думайте, её здесь нет, — сказала Эмма тихо.

Мысль, что Эмма разгадала его сомнения, была невыносима. Он почувствовал наконец, что на помощь ему поднимается слепая ярость. Сказал почти грубо:

— А я и не думаю!

— Так зачем же было заглядывать в мою спальню?

— Послушайте, Эмма, — начал Рэндл. — Я пришел сказать вам, что вашей с Линдзи жизни пришел конец. Я забираю Линдзи. — Он не вполне сознавал, какие слова произносит, и, сказав их, не был уверен, получилась ли у него связная фраза.

— Да? — сказала Эмма, точно ожидая продолжения.

Значит, смысла не получилось? Он начал ещё раз:

— Я пришел сказать…

— Но разве Линдзи вам не говорила?

— О чем? — захлебнулся Рэндл.

— О нашем уговоре.

— Каком ещё уговоре?

— Относительно вас.

— Черт! — Рэндл встал и ухватился за спинку своего стула. Сбитый с толку, испуганный, он смутно сознавал, что у него отнимают центральную роль в этой сцене. — Никакого уговора не может быть. Теперь не вы с Линдзи решаете, как будет, а мы, Линдзи и я. Уж в этом-то я уверен.

Эмма спокойно на него посмотрела.

— Сейчас вы, по-моему, ни в чем особенно не уверены. Но вы не волнуйтесь, Рэндл, все будет хорошо.

— Это вы мне советуете не волноваться? — Голос его зазвучал громче.

— Понимаете, когда я увидела, как обстоит дело в Грэйхеллоке…

— При чем это здесь? Если вы, черт возьми, ездили туда обследовать мои семейные обстоятельства…

— Ну что вы, лучше выразить это как-нибудь по-другому, — сказала Эмма просто. — Да сядьте вы, милый, не нервируйте меня. Смотрите, вы и к стакану не притронулись.

Рэндл стоял перед ней раскрыв рот. Он думал: эта женщина говорила с Энн, говорила с Энн обо мне. Она ползала по всему Грэйхеллоку, оставляя следы, как улитка. Она даже до Энн добралась, даже Грэйхеллок у меня украла. Он сказал, почти крикнул:

— Да вы понимаете, что говорите? Или вы с ума сошли?

— Это неважно, Рэндл, и очень вас прошу, не кричите. Это неважно. Не следует брать на себя роль провидения в чужой судьбе. Все равно из этого ничего не выходит. — Она говорила разочарованно, но как-то безразлично.

— Эмма, — сказал Рэндл и, приподняв стул, трахнул его передними ножками об пол, — не притворяйтесь, что это ваших рук дело. Это сделал я.

— Да-да, — сказала Эмма успокаивающе. — Во всяком случае, не будем из-за этого ссориться. Сядьте, сын мой, ведите себя приличнее и не портите мне вечер.

Рэндла обуяло бешенство. Есть что-то, в чем её необходимо убедить, в чем необходимо убедить себя. Есть что-то, чего нельзя дать ей украсть. Он сказал:

— Лишитесь вы теперь своей забавницы. Это вам не понравится!

Эмма только произнесла чуть слышно:

— Рэндл, Рэндл, сдается мне, что вы пьяны. Что скажет Линдзи, когда узнает?

Рэндл поднял стакан с явным намерением швырнуть его об пол. Слово «уговор» мигало перед ним, как неоновая вывеска. Он шваркнул стакан на стол и выбежал из комнаты, выбежал из квартиры на улицу и бежал до самого угла.

Запыхавшись, он пошел шагом, говорил сам с собой и ругался. Он ещё не совсем понимал, что случилось, но знал, что потерпел поражение. Эмма сумела создать видимость, будто и это решили, и это устроили она и Линдзи. Даже тут его оттерли, даже этот его поступок украли. Он, разумеется, понимает, что это только видимость, дешевый трюк. На самом-то деле все не так. А может быть, так? До чего хитро, до чего искусно Эмма посеяла в его душе сомнение! Он никогда не поймет, никогда не узнает правду, никогда не будет спокоен.

Странное душевное равновесие, которое он ощущал утром, было разрушено. Дикие сомнения и страхи нахлынули на него, закружили. Надо сейчас же позвонить Линдзи, надо повидаться с ней любым способом, сегодня же. Нельзя допустить, чтобы она вернулась в квартиру Эммы. Или она, в конце концов, вообще ему не достанется? Вся кровь в нем леденела от ужаса, а в голове вихрем крутились планы — скорей, скорей, сломя голову лететь в Лестер.

И среди всего этого, шагая теперь уже медленнее, он в силу какой-то адской механики испытывал ещё и совсем иную, новую боль. Эмма разрушила его покой не только в связи с Линдзи, но и в связи с Энн. Как будто этому ужасу его сейчас впервые заставили посмотреть прямо в лицо, и он со стоном вспомнил о том, от чего до сих пор отворачивался, что откладывал до этого времени, времени своей преступной свободы. Вспомнил о Миранде.

Миранда уже ждала его. Сеновал был залит неярким светом, тусклым светом, испещренным золотыми точками, а через открытую дверь, в которую стремительно влетали и вылетали ласточки, солнечный квадрат ложился на источенный червями пол.

Миранда сидела, свесив длинные ноги, на балке в дальнем конце сеновала. Рядом с ней сидели две куклы, Рэндл быстро подошел к ней и в неудержимом порыве прижался головой к её коленям.

— Птичка моя!

Балка приходилась на уровне его груди, так что Миранда немного возвышалась над ним. Она положила руки ему на плечи, прильнула головой к его макушке, потом легонько его оттолкнула.

После поражения, нанесенного ему Эммой, Рэндл некоторое время не находил себе места. Он не сразу дозвонился в Лестер и уже успел навоображать всяких ужасов, но с третьего раза его соединили с Линдзи. По телефону Линдзи была безупречна — разумная, властная, любящая. Последнее было ему сейчас нужнее всего. Когда он попросил её не возвращаться в квартиру Эммы, она ответила вполне резонно, что нужно же ей когда-нибудь забрать свои вещи. И они договорились, что на время она все-таки вернется в Ноттинг-Хилл. Но теперь и она считала, что это последняя фаза, и дала это понять без слов, что было особенно хорошо. И это она с обычной своей прозорливостью и с твердостью полководца, разрешающего стоящие перед ним задачи в должном порядке, подняла вопрос о Миранде. Рэндл согласился, что пора ему наконец поговорить с дочерью. Про деньги он Линдзи не сказал. Но он знал, что она знает.