— Не льщу себе надеждой, что вам удастся раздобыть садовые рукавицы, но можете тоже попробовать, — добавила Марджори.

Свифт не могла не восхищаться тем, как Люциус управляется с киркомотыгой, о чем ему и сказала.

Он приостановился и, опершись на кирку, тыльной стороной ладони отер пот со лба.

— А почему это вас так удивляет? Почему я должен орудовать киркомотыгой хуже, чем любой другой?

— Вы не производите впечатления человека достаточно сильного, который может делать что-то полезное, например, дробить камни.

Теперь американец был задет за живое.

— Вы всегда изрекаете все, что думаете?

— В настоящее время большей частью да. — Она ловко поддела лопатой расшатанные Уайлдом камни и сбросила их на кучу обломков, извлеченных из завала. — Это экономит время; мне не до того, чтобы выдумывать вежливые способы сказать «нет» или скрывать, что у меня на уме.

— Я так понимаю, вы не благословлены большим количеством друзей.

Писательница ничего не ответила, а лишь продолжала орудовать лопатой. Наверное, решил, подумалось ей, что теперь, когда он без рубашки, она замечает его мускулы. Сказать ему, что ли, что мужская мускулатура интересует ее как прошлогодний снег? Нет, зачем? Уайлд знает ее вкусы и, без сомнения, записал в иссохшие старые девы. Возможно даже, с кучей желаний, вытесненных в подсознание. Вот уж чья бы корова мычала!

— И что же вас так развеселило? — спросил он, аккуратно ударяя по валуну с узкой трещиной сбоку и откалывая от камня большой кусок.

— Поскольку мои мысли вас раздражают, лучше их придержу. Если бы вам удалось стукнуть по этому обломку еще раз-другой, думаю, он раскололся бы на более удобоваримые куски.

Было очень раннее субботнее утро. Марджори пришла к пересохшему роднику, чтобы уделить часок работе. Ей хотелось заняться чем-то физическим, а она не знала ничего более успокаивающего и способствующего мыслительному процессу, чем копание и перелопачивание.

— Я сегодня проснулся рано, — сообщил Люциус. — Меня разбудили голоса под окном. Довольно бездумно по отношению к другим. Если Мелдон и Хельзингеру охота просыпаться ни свет ни заря, хорошо бы они уходили болтать куда-то еще. Да и вообще не могу понять, зачем они поднялись так рано.

— Джордж страдает бессонницей. И в любом случае он встал бы рано, потому что собирался на мессу.

— Джордж — католик?

— Да.

— А Джессика?

Марджори пожала плечами.

— Она не пошла в церковь. С головой ушла в Данте. Я привезла с собой экземпляр «Божественной комедии» в переводе Дороти Сэйерс — поскольку я ехала на «Виллу Данте», это казалось уместным — и дала ей почитать «Ад».

Некоторое время оба работали молча. Потом Уайлд вновь нарушил молчание:

— Значит, Делия единственная, кто позволяет себе роскошь наслаждаться сном?

— Нет, она тоже встала. Видела ее на балконе, когда проходила мимо. Я ей помахала.

— Почему же вы не предложили спуститься и помочь?

— Потому что хотела побыть одна, а она и сама прекрасно видела, что я несу лопату. Если бы ей хотелось присоединиться, она сказала бы. Но с какой стати? Мы не на службе, это не наша святая обязанность, никто из нас не нанимался раскидывать эти камни, чтобы увидеть, как родник снова забьет из земли.

— Или что под камнями спрятан кодицилл.

— Об этом не может быть и речи. Как Беатриче Маласпина сюда забралась бы, чтобы его подсунуть? Если вас заботит кодицилл, вам следует быть внизу и искать его там, а не дробить здесь камни.

— Когда много рук, работа спорится.

— Эту работу руками все равно не переделать. Каторжный труд.

— И все-таки мне не верится, что Беатриче Маласпина не могла распорядиться расчистить этот завал.

— А кого она попросила бы? Пьетро? Ему, как вы верно отметили, никогда сюда не забраться — слишком хром. А в деревне, как вы также заметили, вовсе не осталось здоровых и крепких мужчин. Все уехали в Милан или в Америку, все до единого.

Поработали некоторое время в молчании.

— Вы научились так ловко копать у своего отца? — спросил Люциус, останавливаясь и опираясь на ручку кирки, чтобы передохнуть.

— Да. И еще я участвовала в археологических раскопках.

— Разве там пользуются не совочками и кисточками?

— Нет, когда нужный участок расположен на глубине нескольких футов. Они не зря называются раскопками.

— Может, мы тоже могли бы откопать античный горшок или даже пару?

— Я очень удивилась бы.

За два дня, прошедших с тех пор, как Делия открыла заблудившийся ручей, они сильно продвинулись в своих трудах. Ученый отдавал работе по нескольку часов кряду, трудясь в ровном, устойчивом ритме, весьма впечатлявшем Люциуса. Проклятие! Хельзингер, должно быть, лет на десять его старше, но не покрывается потом и ему не приходится останавливаться, чтобы перевести дух. Вот тебе и худосочные ученые.

— А Джордж изящнее вас управляется с киркомотыгой, — заметила Марджори, глядя, как Люциус машет своей киркой. — Действительно, как жаль, что мы не можем попросту взорвать все это.

Киркомотыга Уайлда соскочила с камня, который он атаковал. Американец поморщился и потер руку.

— А почему бы нам не оставить подковырки и просто не поладить? — Он взглянул на часы. — Я, однако, позавтракал бы. Интересно, Джордж уже вернулся? Бенедетта знала, что он собирается в церковь?

— Бенедетты сегодня здесь нет. Вероятно, тоже ходит к мессе, но в любом случае у нее выходной, так что сегодня мы предоставлены самим себе. Она оставила нам холодную закуску к ленчу, а на завтрак — что сами найдем, вероятно.

Но оказалось, что это не так. Накануне перед уходом итальянка накрыла стол в столовой, а Джордж нашел в городе функционирующую булочную. Делия, с помощью Хельзингера, сварила кофе.

— Это делается вот так, — говорил он. — Кофе сюда, а затем, как только закипит, вы переворачиваете, и пар проходит через кофейные крупицы.

— Весьма научно.

— Это очень хороший способ приготовления кофе. Запах кофе проистекает от ацетона, который испаряется при кипячении. Вот почему нельзя давать кофе кипеть.

Певица на миг испытала чувство вины, когда увидела Марджори, отправляющуюся ворочать камни. Но потом увидела Люциуса, шедшего в ту же сторону, и прижалась спиной к стене, чтобы он ее не заметил. Свифт не станет останавливаться, чтобы с ней поболтать, но Уайлд, с его безудержным оптимизмом и хорошими манерами, мог почувствовать себя обязанным завести разговор, а болтать ни с кем не хотелось.

Воздух был слишком теплым, утреннее небо обещало чудесный день. Лечь бы на пляже, без мыслей, без необходимости вести разговоры — только позволять теплу и свету проникать до самых костей. До самой души. Видит Бог, немного солнца душе не помешает. Если бы Делия могла отделить от себя эту аморфную субстанцию, в которую Джордж верил, а она нет, то с уверенностью могла бы сказать, что та зависла бы на ржавом крюке наверху, как безжизненная летучая мышь. Может, глядела бы на нее печальными глазами — живое предупреждение другим душам держаться от нее подальше.