– Гаврилин, прапорщик молодой попадался? – крикнул он фельдшеру, перетягивающему руку раненому.

– В третьем фургоне, – ответил Гаврилин.

Александр, услышав, соскочил с коня, чуть носом не пропахал землю. Бросился к указанному фургону. В повозке лежало и сидело человек десять офицеров. Кровавые бинты, рваная одежда, рой мух… Вонь такая, что его чуть не вывернуло. Александр осмотрел каждого. Павла среди них не оказалось.

***

Меньшиков хмуро взирал с холма, как мимо унылой серой змеёй ползёт колонна отступающей армии. Кабардинец под ним лоснился от пота, храпел, недовольно мотал головой. Несколько офицеров, все, что осталось от свиты, стояли сзади и переговаривались в полголоса. От колонны отделился всадник на гнедой казацкой лошади и поскакал в направлении главнокомандующего. Всадником оказался князь Горчаков. От усталости старый генерал едва держался в седле. Скакал, стараясь больше опираться на стремя правой ногой. В полах шинели зияли прорехи. Левый рукав надорван у плеча.

– Разрешите доложить, ваша светлость, – хрипло начал рапорт Горчаков. – Противник не преследует. Потеряно два орудия….

– Почему вы не на строевой лошади, – строго прервал его Меньшаков.

Горчаков растерялся от столь холодного приёма.

– Моя убита, – сказал он.

Меньшиков повернул коня, дав понять Горчакову, чтобы тот отъехал с ним в сторону.

– Зачем вы бросили в атаку Казанский и Владимирский полк? – грозно спросил Меньшиков.

– Надо было выровнять центр позиции и отбить нашу батарею, – доложил генерал.

– Ну, выровняли центр, ну, отбили батарею, – это правильно. На кой черт вы пошли в контрнаступление? – чуть не сорвался на крик Меньшиков.

– Хотел отбросить противника за реку.

– Зачем? Чтобы угробить два полка? Что изменила ваша атака? Вы разве не видели: слева на вас выкатывают артиллерию? Дабы исправить ваши неумелые действия, я был вынужден послать на убой Московский полк. Пока вы увлекались героическим натиском, французы могли легко зайти к вам в тыл и перестрелять, как тетеревов.

– Но, позвольте! – У князя Горчакова взыграла гордость. – Вы не можете меня обвинить в поражении! Посмотрите на мою шинель. Она вся в дырках от пуль. Если кто виновен в провале фронта, так это генерал Кирьяков. Это он сдал левый фланг. А я опрокинул гвардию её величества, между прочим. Гвардейцы разбегались под моим натискам, сверкая пятками!

Горчаков гневно дышал. Глаза его чуть не вылезали из орбит от обиды. Нижняя челюсть нервно подрагивала.

– Да никто вас не обвиняет, – остыл Меньшиков, поняв, что со стариком Горчаковым спорить бесполезно: какой есть – такой есть. – Езжайте. Я принял ваш доклад. – Меньшиков направился обратно к свите, про себя пробурчал: – Гвардию он опрокинул…. Шинель ему прострелили…. Лучше бы голову снесло, – все равно пустая. Кирьяков виноват….

Главнокомандующий тяжело вздохнул. Что ж, пусть будет Кирьяков. Надо же на кого-то свалить вину за поражение. Если князя Горчакова обвинять, они потом с братом, командующим Дунайской армией, его утопят. С Горчаковыми спорить – себе дороже. Ещё то семейство интриганов.

– Генерал Кирьяков виноват, – сказал громко князь начальнику штаба Вуншу. – Отметьте в рапорте. – Французские войска обошли его с фланга.

– Но как же генерал Горчаков? – поинтересовался Вунш. – Его бессмысленная контратака?

– О генерале Горчакове напишите: проявил героизм. Отбил прорыв в центре. Опрокинул английскую гвардию и спас батарею.

– Слушаюсь!

***

Адмирал Корнилов и подполковник Тотлебен верхом подъехали к Каче. Начинало смеркаться. По мосту ползли обозные фуры и орудийные сцепки. Пехота с кавалерией толпилась на том берегу, ожидая свой очереди переправиться. Корнилов указал Тотлебену на возвышенность. Подполковник увидел группу всадников. Среди них заметил сухую фигуру главнокомандующего.

– Вот, так, господа, – сказал Меньшиков, когда они подскакали. – Армия сделала все, что смогла.

– Что же они столпились, как бараны, – недовольно пробурчал Тотлебен. – Эдак до утра не переправятся.

– Бросьте вы, – махнул рукой Меньшиков. – Кто ими сейчас будет управлять? Все злые. Офицеров осталось меньше половины.

– Потери большие? – поинтересовался Корнилов.

– Очень. Я не рассчитал так много потерять. Моя вина. Но теперь-то что об этом горевать. Сейчас армия отступит к Севастополю.

– Город ещё не готов к обороне, – предупредил Тотлебен.

– Надо ускорить работы, – потребовал Меньшиков. – Меня беспокоит возможность противника ворваться в гавань. – Он пристально посмотрел прямо Корнилову в глаза. – Если сухопутная армия с марша пойдёт на приступ Северной стороны, а вражеские корабли войдут в гавань, город не удержать. Бухту надо запереть наглухо.

– Я прикажу старые корабли поставить на якоря перед входом, – сказал Корнилов. – В случае попытки прорыва, встретим противника батальным огнём.

– Сожгут ваши корабли. Брандеры пустят и сожгут, – возразил Меньшиков. – В фарватере надо затопить несколько крупных судов.

– Простите, – не понял Корнилов. – Затопить какие корабли? Сейчас в Севастополе нет больших торговых судов.

– Значит, надо затопить то, что есть – старые военные.

– Военные? – Корнилов подумал, что ослышался. – Как, просто так, без боя?

– Сколько понадобится для разоружения линейного корабля? – спросил Меньшиков вместо ответа.

– Не меньше недели, – подумав, ответил Корнилов. – Но позвольте, если разоружить корабль, он ни на что не сгодится. Разве что, как брандер.

– Снимайте коронады с верхних палуб, по возможности – бомбические пушки. Остальное – все на дно. Недели у нас нет.

– Позвольте хотя бы созвать совет флагманов,– возмущённо попросил Корнилов.

– Зачем? Что это изменит? Как вы иначе перекроете бухту?

– Но это же – боевые корабли! – всё не мог прийти в себя Корнилов.

– Они большие и неповоротливые. Ничем вы не поспособствуете обороне. Достаточно оставить пароходы и включить их в общую оборонительную линию. Прошу вас взять ответственность на себя, Владимир Алексеевич. Мне нужно собрать армию и привести её в чувство. У вас есть ещё предложения? – Не дав Корнилову ответить, он уже переключился на Тотлебена: – Подполковник Тотлебен, что у нас с оборонительной линией?

– На Бельбеке всё почти готово, – доложил тот. – Только позвольте усомниться в её целесообразности.

– Высказывайте, – разрешил Меньшиков, еле сдерживая раздражение.

– Противник превосходит нашу армию вдвое. В случае прорыва обороны, он может войти на наших плечах в город. А это чревато потерей береговых батарей Северной стороны.

– Приму к сведению, – пообещал Меньшиков.

– Александр Сергеевич, ваша светлость, но как же так – взять и затопить корабли? – Не унимался Корнилова. От обиды у него готовы были выступить слезы.

Меньшиков долго молчал, глядя вниз, на бестолковое движение армии по дороге. Встрепенулся и каменным голосом приказал:

– Выполняйте!

***

Опустилась ночь, когда Александр увидел впереди бивуачные костры. Часовой не обратил на него внимания. Офицер на коне, что его проверять? На казака не похож. В темноте форму особо не разглядишь. Пуговицы поблёскивают – и ладно.

За лагерем раскинулось поле. Стояла странная звенящая тишина. Никакие ночные насекомые не стрекотали. Тихо до жути. Александр