— Простите, — вмешался я, — но тут явная ошибка. Подвижность у мистера Питерсона ограничена совсем не из-за ствола, это очевидно! А окулист говорил, что ему трудно следить только за теми предметами, которые двигаются сверху вниз…

Внимательно выслушав меня, доктор Брэдшоу сказал:

— Я понимаю, что вы оба огорчены, но изменить диагноз не в моих силах. Вероятно, симптомы заболевания в течение какого-то времени маскировала хромота. По отдельности они мало заметны, но вот в комплексе… Сегодняшнее обследование практически исключает сомнения.

— Практически?

— Плюс томограмма. На ней видно, что в области среднего мозга имеется небольшой атрофированный участок. Именно он отвечает за движения глаз.

— Да знаю я про средний мозг! — выкрикнул я и повернулся к мистеру Питерсону, который все это время молчал. — Давайте еще к кому-нибудь обратимся!

— Алекс, успокойся и помолчи, — произнес мистер Питерсон. — Ни к кому мы обращаться не будем. Мне это ни к чему. Мне нужна правда. Доктор, болезнь будет, как у вас выражаются, прогрессировать?

— Боюсь, что да, — ответил доктор.

— Она лечится?

— Мы назначим вам паллиативную терапию, чтобы смягчить симптомы. Сеансы физиотерапии помогут немного улучшить моторику. Я выпишу вам леводопу.

— А что это такое?

— Противопаркинсонический препарат, предшественник дофамина, — выпалил я и с вызовом посмотрел на доктора. — Но ведь у него нет болезни Паркинсона!

Мистер Питерсон посмотрел на меня, но промолчал.

— Все верно, Алекс, — кивнул доктор Брэдшоу. — Леводопу назначают при болезни Паркинсона, но она бывает эффективна и при некоторых формах ПСП. Болезнь Паркинсона поражает примерно те же зоны мозга, и симптомы иногда выглядят похоже, хотя на ранней стадии ПСП угнетение моторной функции не так очевидно.

— То есть настоящих лекарств против этой штуки нет? — заключил мистер Паркинсон. — Она не лечится, я правильно понял?

— Не лечится. Увы.

— Сколько мне осталось?

— Это зависит от целого ряда факторов… Не стоит настраиваться на мрачный лад…

— Доктор, не надо. Я хочу знать, что меня ждет и сколько я протяну. Я не нуждаюсь в утешении. И, если можно, объясните мне все на человеческом языке.

Доктор Брэдшоу кивнул.

— От момента появления первых симптомов больные ПСП живут в среднем пять-семь лет. Но, как я уже говорил, есть основания полагать, что в вашем случае ранние симптомы остались незамеченными. Внешние признаки болезни проявляются на более поздних стадиях. Но поскольку мы не знаем, когда появились первые симптомы, предсказать, как болезнь будет развиваться дальше, довольно сложно.

— Сколько живут после появления внешних признаков?

— В среднем три года.

Мистер Питерсон секунду подумал и спросил:

— И что со мной будет в эти три года? Как будет протекать болезнь? Говорите все как есть.

— Зрение продолжит ухудшаться. Вам будет все труднее двигать глазами, постепенно будет нарастать нарушение остальных моторных навыков. В определенный момент вы утратите способность самостоятельно передвигаться. Начнутся проблемы с речью, с глотанием. В перспективе вам понадобится круглосуточный уход. Мне очень жаль.

— Понятно.

— Существует множество приспособлений, облегчающих жизнь больному, — продолжил доктор. — Хотя пока о них говорить рано. Приходите ко мне на прием, скажем, через недельку…

— Я думаю, нам надо обратиться к доктору Эндерби, — перебил я его. — Он наверняка направит нас к специалисту, который…

Мистер Питерсон взмахом руки остановил меня.

— Слышь, парень. Ты расстроился, ясное дело, но мне ты этим не поможешь. Я сам разберусь, что надо делать.

— Но…

— Никакой другой доктор мне не нужен. Мне нужно подумать. И тебе тоже не помешает.

Я промолчал.

— Понимаю, что это трудно, но прошу тебя пока никому ничего не рассказывать. Не нужны мне чужие жалостливые взгляды, когда выйду купить молока. Мне надо хоть пару месяцев спокойно все обдумать, а какой там покой, если вся чертова деревня будет обо мне судачить? В общем, так. Если совсем невмоготу — расскажи матери, только предупреди, чтобы она — никому ни слова. Еще раз говорю: знаю, что это трудно, но считай, что я тебя прошу. Сумеешь?

— Конечно, — сказал я.

Уже тогда я знал, что мне будет совсем не трудно держать рот на замке. Потому что, если честно, рассказывать-то особо было нечего. Дома я сообщил маме, что в больнице нам ничего конкретного не сказали. Так, предположения. Если у мистера Питерсона и есть проблемы со здоровьем, то не слишком серьезные.

Люси опять ждала котят. Чтобы в этом убедиться, нам даже не пришлось обращаться к ветеринару — ее повадка говорила сама за себя. Я уж и забыл, в который раз она должна была окотиться — то ли в шестой, то ли в седьмой. Страсть плодиться и размножаться пылала в ней неугасимо.

Мама выдвинула гипотезу, согласно которой зачатие у Люси всегда происходит в полнолуние, и в тот вечер, прикинув примерный срок кошкиной беременности, снова защищала свою теорию. Мне пришлось выслушивать ее смехотворные аргументы дважды — сначала дома, а потом в салоне, потому что, когда я туда заглянул, мама как раз излагала их Элли.

Мне хотелось отвлечься, вот я и решил поработать в салоне. Кроме того, пора начинать откладывать на учебу, подумал я, чтобы успеть за четыре года собрать нужную сумму. Жизнь в Лондоне — недешевое удовольствие. Еще была у меня мыслишка заработать за лето на телескоп — для будущего астрофизика вещь первой необходимости. У меня был десятикратный бинокль с диаметром выходного отверстия 50 миллиметров, через который я рассматривал Луну, скопления звезд и даже туманности Андромеды и Ориона в далеком космосе. Но различить в двойной звезде каждую по отдельности или разглядеть очертания планет он не позволял. Сатурн, к примеру, выглядел хоть и не просто светящейся точкой, а расплывчатым овалом, но колец я не видел — для этого требовалась совсем другая оптика.

Наличие в салоне сразу трех работников было оправдано только летом. Особенно в те дни, когда к маме потоком шли клиенты. Я сидел на кассе. Деньги я считал хорошо, но совершенно не разбирался в колодах карт таро и не мог дать покупателю совет, какой кристалл лучше для защиты от стресса, менструальных болей или подобной ерунды. Поэтому на все вопросы я отвечал одно и то же: любой подойдет. Когда народу было много, время летело незаметно. Но периоды затишья я не любил — еще и потому, что мама и Элли принимались болтать, и их голоса зудели над ухом докучливым комариным писком.

Иногда — полный ужас — они пытались втянуть в свои пустопорожние разговоры и меня. Так случилось и в тот раз. Обсуждали они беременность Люси. — Главное, она такая плодовитая! — с гордостью сказала мама. — Каждый раз приносит… сколько там выходило, Лекс?