Я не знал его, он был из пехотной роты, я даже не успел спросить его имени – не до знакомства было. Похоже, это был «дед», уже тертый, прошедший немало операций, и я был благодарен судьбе хотя бы за этот маленький подарок – нет ничего хуже вляпаться в подобную историю с молодым солдатом и, не дай бог, с молодым офицером. «Где твой взводный? – кричал я ему. – Лейтенант где?» – «Не знаю! – на мгновение повернув в мою сторону голову, отвечал солдат, и его тельняшка без рукавов прямо на глазах темнела от пота. – Там где-то!» – «Ему надо передать, чтобы вызвал вертолеты!» – «Где я найду этого е… лейтенанта? – выругался солдат. – Ты кто, старшина разведроты? У тебя есть гранаты?» – «Зачем тебе сейчас гранаты?» – «В ж… себе засуну, когда патроны кончатся».

Он не паниковал, это был обычный черный юмор уставшего от войны солдата. Я протянул ему две «эфки», и солдат в знак благодарности хлопнул своей ладонью мою ладонь. Он готов дорого продать свою жизнь, понял тогда я, и это немного успокоило.

«Это они из-за мешков так взбесились!» – крикнул мне солдат, переворачивая и снова вставляя в пулемет связанный изолентой блок черных магазинов. «Каких мешков?» – не понял я. Солдат ткнул серым от пыли ботинком в полосатый баул, все еще лежащий поверх липкого верблюжьего бока: «Наркота. Дорогой товар, отдавать не хотят». – «Давай его спалим на хер! – предложил я. – Может, отвалят». – «Лучше спрячем», – ответил солдат и усмехнулся, показав железные фиксы передних зубов. Я сначала не понял, серьезно он говорит или шутит, но солдат, бросив мне: «Прикрой», полез к убитому животному и принялся ножом перерезать кожаные лямки баула. Первый мешок он без особых проблем отволок за ближайший валун, а вот со вторым, придавленным верблюжьей тушей, возился долго. Пули сыпались вокруг него, визжали, рикошетом уходя в сторону, но солдат был настолько увлечен вытаскиванием баула, что не замечал их.

Обрезки ремней каждого баула мы подвязали к своим ботинкам и, не поднимаясь на ноги, отстреливаясь как попало, отползали под прикрытие валунов, ближе к каменной стене, где падающие сверху камни образовали хаосный лабиринт. Мешки волочились за нами, пули безжалостно дырявили их, и я видел, как маленькими фонтанчиками выбрасывался из дырок серый мелкий порошок.

Солдат полз впереди меня и уже не отстреливался, а крутил во все стороны головой, как затравленный зверь, отыскивая нору, где можно было бы утаиться. Я следом за ним все дальше заползал в каменный лабиринт, и уже грохот боя едва доносился до нас. «Послушай, бросай это дерьмо здесь, и возвращаемся!» – крикнул я солдату, но он, отвязав ремень от ноги, привстал, схватился обеими руками за мешок. «Ого, килограмм тридцать будет, не меньше». – «Пошли!» – повторил я. «Не гони! У тебя вон вся рожа в крови. Задело, что ли? Давай перевяжу».

Я понимал, что он дает мне возможность успокоить совесть. Я действительно был ранен, и это могло быть оправданием того, что я на некоторое время покинул поле боя. «Перевязывай, и ползем назад», – согласился я, тоже освобождая себя от баула. Солдат вытащил из кармана резиновый мешочек с перевязочным пакетом, разорвал его и довольно неумело намотал мне на лоб повязку. «Рукой придерживай. А хочешь, я своей майкой сверху примотаю. Будешь как душара в чалме. – Он рассмеялся, сверкая фиксами, и снова посмотрел на баулы. – Эх, жаль, столько добра пропадает… Ну-ка!»

Он, слегка пригибаясь, подошел к отвесной стене, в которой на высоте полутора-двух метров чернела узкая щель, словно след от удара гигантского ножа. Посмотрел себе под ноги, поднял булыжник, подтащил его к стене и, встав на него, просунул голову в щель. «Темно и холодно, как в могиле», – сказал он, влез еще дальше, пока из щели не осталась торчать пара ног в запыленных ботинках. Через минуту он вылез на свет божий и, почесав редкую щетину на лице, сказал: «Послушай, братан, а давай-ка мы эти мешочки сюда затолкаем. Чтоб душарам не досталось. А то обидно – столько ребят положили, и все ради чего?»

У меня не было ни сил, ни желания спорить с ним. Я поднял первый баул, чувствуя, как от напряжения сразу заныла рана. Меня качнуло, и я едва устоял на ногах. «Э-э, братан, ты совсем слаб. Поднимешь-то хоть?» Меня разозлили его слова, и, рванув мешок вверх, я забросил его в щель. Солдат потащил его вглубь и на некоторое время исчез. Появившись снова, махнул рукой: «Давай второй».

Он спрятал второй баул, спрыгнул на камни, отряхивая безнадежно пропыленные брюки, подобрал обрывки резиновой упаковки из-под бинтов и спрятал их в карман, внимательно посмотрел под ноги. «Порядочек, никаких следов мы не оставили! Ну что, пойдем умирать смертью храбрых?»

Больше мы с ним не виделись, и я не знал даже, остался ли он жив после того боя. Через полчаса я потерял сознание, израсходовав весь свой боезапас, а очнулся уже в «вертушке», лежа на рифленом полу чуть ли не в обнимку с убитым командиром роты мотострелков.

В общем-то, об этом случае я почти забыл. Потом были другие караваны, засады, реализации разведданных, война смешала, взболтала детали и подробности в какой-то один, долгий, непрекращающийся бой, в котором уже не было ни последовательности, ни хронологии, и убитые дрались рядом с самими собой – еще живыми…

Я поднял глаза на Валери. В них отражалось красное пламя – верхушка горы, освещенная первыми солнечными лучами.

– Где он, Бенкеч?

– Сидит. На зоне в Мордовии.

– За что?

– Не знаю точно, с ним Рамазанов встречался. Кажется, то ли рэкет, то ли разбой.

– С ним встречался Рамазанов, и что потом?

– Это очень долгая история, Кирилл.

– Я хочу знать все.

– Я тоже. Но в этой истории Рамазанов, картавый и я играем второстепенные роли.

– Ты отправила мою фотографию Бенкечу, чтобы он опознал меня. Бенкеч ответил: да, это тот самый старшина разведроты, с которым мы прятали баулы. Но до того, как он получил фотографию, как ты меня нашла? Как ты вообще узнала о моем существовании? Шла по следу стрелы Амура или по зову сердца, любвеобильная Валери Августовна?

– Я искала тебя почти три года, – глухим голосом ответила Валери. – И, разумеется, тогда еще не знала тебя и не испытывала к тебе никаких чувств. У нас была цель, по пути к ней надо было проделать огромную работу. Ты был для нас всего лишь ступенькой.

– «Мы» – это кто? Мафия?

Валери вдруг расхохоталась. Она поставила чашечку на столик, чтобы не расплескать, села на кровать, потом упала на спину. Хохот душил ее до тех пор, пока она не схватила подушку и не прижала ее к своему лицу.

– Прости, – сказала она через минуту, вытирая глаза платочком. – Ты ничего особенного не сказал, но какой тон… – Смех снова сдавил спазмом ее горло, но Валери на этот раз легко справилась с ним.

– Мне приятно, что я так развеселил тебя. Но ответь, у меня не укладывается в голове – в тот день, когда вы втроем поднялись на борт «Арго» и ты закрутила всю ту авантюру с чемоданом, с инкассатором из казино лишь только для того, чтобы подготовить меня для более серьезного дела?