— Тело выдали без всяких осложнений?

— Без всяких. И без задержки. — Он вынул часы, взглянул на них и сунул обратно в карман. — Мне кажется, я сказать достаточно. Возможно, даже слишком.

— Инспектор, — спросил я, — вы знаете Астер Лавинг?

— Певицу, которая умереть? Да. Это не мое расследование, но я слышать о ее смерти. — Он внимательно посмотрел на меня. — Почему вы спрашивать?

— У нее была связь с Ричардом Форсайтом.

— Да? — удивился он и снова поднял брови на три миллиметра. — На момент его смерти?

— Пока не знаю. Но узнаю.

— Прекрасно. И когда узнаете, вы мне сказать. — Это не был вопрос.

— Да, — сказал я.

— Прекрасно. — Он встал, за ним поднялись и мы. Он полез в карман, вытащил бумажник, открыл, извлек визитку. И протянул мне. Простая карточка, только имя и номер телефона. Я положил ее в карман пиджака.

Инспектор вернул бумажник на место и некоторое время смотрел на меня.

— Мне казаться, господин Бомон, что вам надо быть очень осторожным. — Он улыбнулся своей скупой улыбкой. — Я вчера слышать о событиях в «Ле Заль». Очень может быть, что не всех, кто интересоваться вами и вашими вопросами, можно легко задержать с помощью грузовик с рыбой.

— Спасибо, инспектор. Еще один вопрос?

Он слегка поднял брови.

— Да?

— Вы верите, что Ричард Форсайт покончил жизнь самоубийством?

Он снова улыбнулся своей привычно скупой улыбкой.

— Я не знать, как доказать другое.

— Он считает, — сказал Ледок, — что Ричард Форсайт не мог покончить с собой. — В его голосе чувствовалось некоторое удивление.

Мы стояли напротив «Великобритании». Инспектор только что уехал.

— Угу, — согласился я. — Мне нужно вернуться на телеграф.

Ледок нахмурился.

— Pardon?

— Я верю инспектору. Дверь была закрыта на щеколду. Если Ричард Форсайт не покончил с собой, тогда, выходит, убийца, кто бы то ни был, умудрился пройти через запертую дверь. И я хочу знать, как ему это удалось.

— Но как вы узнаете?

— Я знаю того, кто может это объяснить. Гарри Гудини.

Ледок поднял брови.

— Фокусник? Вы его знаете?

— Да. — Я махнул рукой, пытаясь поймать такси. Такси вывернуло из потока машин и остановилось около нас. — Я когда-то с ним работал.

Я открыл дверцу и жестом предложил Ледоку садиться. А сам залез вслед за ним и захлопнул дверцу. Ледок сказал водителю, куда ехать, и откинулся на спинку сиденья.

— И где же вы с ним работали? — спросил он.

— В Англии. Два года назад. — Такси рывком тронулось с места.

— Просто поразительно, mon ami. Разумеется, я читал кое-что из его книг, но лично никогда с ним не встречался. Могу сказать, он величайший фокусник всех времен и народов.

— Да. Он и сам так говорит. — Я повернулся на сиденье, силясь глянуть в заднее стекло. — Не могли бы вы попросить водителя свернуть? Надо проверить, не отрастили ли мы себе хвост.

Он наклонился вперед и сказал что-то водителю, затем снова уселся поудобнее и спросил:

— Как вы думаете, что это за дела — фон Штубен? Те немецкие офицеры. И посол. Что бы все это значило?

— Не знаю, Анри. Но, как сказал инспектор, это интересно.

Такси спокойно свернуло налево.

— У вас довольный вид, — заметил он.

Следовавшая за нами черная машина свернула на ту же улицу.

— Нет, дело не в том, что я доволен, просто мне любопытно. Все оказалось куда сложнее, чем можно было ожидать. Попросите водителя еще раз свернуть.

Ледок сказал что-то водителю, потом повернулся на сиденье и тоже глянул назад.

— Но даже инспектор не смог ничего доказать, — сказал Ледок. — Так что официально смерть Форсайта считается самоубийством.

— Инспектор не смог ничего доказать потому, что кто-то, возможно Лагранд, не хотел, чтобы он это сделал. Я не обязан слушаться Лагранда. Да и уволить меня он не может.

Такси снова повернуло.

— Нет, — согласился Ледок, — но он может вас арестовать. И, понятно, убить.

Я отвернулся от окна и улыбнулся ему.

— Очень надеюсь, до этого дело не дойдет.

Едущая за нами машина тоже повернула, не теряя нас из вида.

— Как вы думаете — полиция? — спросил Ледок.

— Возможно. — Я откинулся на сиденье. — Мы избавимся от них после телеграфа. — Я взглянул на него. — Только больше никаких трюков в духе «Кистоунских полицейских».[55]Попросите его высадить нас где-нибудь, откуда мы могли бы уйти от них пешком. А там найдем другое такси.

— Именно так я и собирался поступить.

— Вы молодец, Анри.

— Merci. Но, если честно, я бы не возражал против еще одной такой гонки по Парижу.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал я.

— Bon. — Он несколько минут молчал. Я смотрел, как мелькает мимо окон Париж. Потом он повернулся ко мне и сказал: — Чего же так испугался посол?

Я посмотрел на него.

— Того, что пугает всех. Команды сверху.

— Но чьей?

— Не знаю, Анри. Но может статься, что мы занимаемся не тем человеком.

— В смысле — Ричардом Форсайтом? Вместо Сабины фон Штубен?

— Да.

Анри остался ждать в такси у телеграфа. Я забежал внутрь, послал телеграмму Гудини в Нью-Йорк, выбежал на улицу и сел обратно в машину. Водитель тронулся с места.

Мы снова переехали через реку по Новому мосту и двинулись на юг по улице Дофин, откуда свернули на бульвар Сен-Жермен. Проехав два квартала, повернули на улицу дю Фур, маленькую улочку, которая в конце неожиданно расширялась, переходя в улицу де Севр. Пересекли бульвар Распай и сбавили скорость, проезжая мимо зеленого ухоженного парка, где женщины катали коляски с детьми, а старики сидели на деревянных скамейках, бросая хлебные крошки голубям. Мы остановились у здания на следующем углу напротив парка. Черная машина замерла метрах в пятнадцати от нас, у парка.

Я заплатил водителю шесть франков, и Ледок получил от него квитанцию.

Мы выбрались из машины, и я принялся рассматривать здание. Серое, как и все здания в Париже. Это был четырехэтажный универмаг, больше, чем лондонский «Харродз», и почти такой же, как нью-йоркский «Мейснз». Витрины, забитые всевозможными товарами и разряженными манекенами, располагались по бокам от входа с колоннами высотой не меньше двенадцати-пятнадцати метров, увенчанного аркой с двумя сидячими статуями, которые лениво наблюдали за проезжающими машинами.