— Ну, на сей раз все обстоит несколько иначе. Я лучшая подруга Элли. Если кто и должен помочь ее парню мастурбировать в коме, то только я. Кроме того, он всегда был твоим любимчиком, поэтому сейчас твои мотивы могут показаться несколько своекорыстными.

— Ну хорошо, а как насчет тебя?

— А при чем тут я?

— Мне он нравился, да, но кому от этого хуже? А ты, черт возьми, его ненавидела!

— Не говори глупостей.

— Это правда. Когда выяснилось, что они не могут завести детей, ты стала вести себя с ним грубо, недружелюбно и никогда не старалась их поддержать. Он тебе никогда не нравился.

— Уверяю тебя, я его вовсе не ненавидела. Конечно, я не считала его хорошей парой для Элли, и порой он бывал совершенно несносен, но я не скажу, что ненавидела его. Как можно такое говорить о человеке, который лежит в коме!

— Похоже, что у тебя с ним связано немало переживаний. Возможно, это была вовсе не ненависть, Иззи? — поддразнила Мойра сестру. — Ведь говорят, что от любови до ненависти один шаг.

— Тьфу, хватит! — произнесла Иззи слишком громко и слишком поспешно.

Мойра пристально посмотрела на нее:

— Так ты не была в него влюблена? Уверена?

Но Иззи слишком хорошо себя знала, чтобы раздражаться по поводу только что ей приписанных эмоций, пригодных для какого-нибудь телесериала. Габриель не вызывал у нее ни любви, ни симпатии; она даже не чувствовала к нему ненависти или какой-то особой неприязни. Она просто терпеть не могла всех мужчин его типа, во всяком случае того типа, к которому он принадлежал, когда они познакомились. Очаровательный (якобы), обладающий приятной внешностью (хотя лично ее он не возбуждал), он вел себя так свободно, словно являлся неким киногероем, которым все обязаны восторгаться. Именно поэтому она знала, что он и Элли просто обречены быть вместе, потому что Элли сама была точно такая же — с той лишь разницей, что не раздражала Иззи до такой степени, потому что являлась ее подругой, а на подруг нельзя постоянно злиться, иначе они перестают быть подругами и вам приходится проводить время с людьми, которые вам совершенно не нравятся, которые вообще черт знает что такое, а этого ни в коем случае не следует допускать.

Иззи была из тех женщин, которые и друзей-то не слишком жалуют, а Габриель даже не принадлежал к их числу, поэтому у нее тем более не было повода испытывать угрызения совести из-за того, что она на дух его не переносила. Ей не хотелось прикасаться к его пенису, было нечто чуточку оскорбительное в необходимости трогать пенис человека, ей неприятного, — который казался ей заносчивым и высокомерным, — пока тот лежит в коме. Все равно что напоить мужчину, чтобы переспать с ним, только еще хуже. Однако идея может не нравиться ей самой сколько угодно, но дело касалось Элли, и она была полна решимости преодолеть этот свой пунктик, раз того требуют обстоятельства.

— Спасибо за предложение, Мойра, но я сама как-нибудь справлюсь.

Однако, когда Иззи произнесла эти слова, они прозвучали так, словно она сама в них не верит, и у Элли, которая услышала ее из расположенной рядом с палатой уборной, осталось в точности такое же впечатление, и, вернувшись в палату, она сказала:

— Мойра, прошу прощения, но не могла бы ты оставить меня с Иззи наедине? Мне нужно с ней пошептаться.

Она чувствовала себя ужасно неудобно, прося Мойру выйти, но Мойра улыбнулась и сказала:

— Пойду выпью кофе.

— Спасибо. И поскорей возвращайся, ладно?

— Хорошо.

Мойра взяла сумочку и вышла из палаты.

Элли подошла к окну, остановилась и стала глядеть вдаль.

— Небо над Лондоном всегда какое-то закопченное, — произнесла она. — Когда ты молода и влюблена в этот город, он кажется тебе вполне пригодным для жизни. Но когда становишься старше, то видишь грязь и копоть.

— Что ж, мы в последнее время почти не гуляем по улицам. Ты не находишь? — заметила Иззи.

На какое-то время они обе замолчали, разглядывая башню Пост-Офис[91]просто потому, что окно выходило на нее.

— Ты точно сумеешь это сделать, Иззи?

— Да! — воскликнула Иззи, опять слишком поспешно.

— Я знаю, что ты всегда… что на самом деле Габриель тебе никогда не нравился.

— Это чепуха.

— О, не надо лгать! — сказала Элли.

Эти слова прозвучали неожиданно резко на фоне предшествовавших им отвлеченных фраз, которыми они только что почти бездумно обменивались.

— Элли!

— Просто скажи мне правду. Давай говорить в открытую. Для меня сейчас слишком многое поставлено на карту, и я слишком сильно от тебя завишу, а потому мне нужно твердо знать, что будет. Ведь у меня в запасе всего лишь одна попытка.

— Неудачное сравнение…

— Иззи!

— Ну, не начинай снова, Элли, достаточно того, что мне только сейчас высказала Мойра. Господи, она заявила, что я в него влюблена.

— А ты влюблена?

— Нет! Боже, да что такое творится со всеми женщинами? Достаточно малейшего трения между тобой и парнем твоей лучшей подруги — и все вокруг начинают думать, что причина имеет сексуальную подоплеку. Черт бы побрал эту Мег Райан.[92]

— Так в чем же дело?

— Не знаю.

— Иззи.

— Ну, это прозвучит странно и тебе, скорее всего, не понравится, но, если уж тебе так хочется знать, я скажу: мне кажется, он мне не очень нравится, вот и все. То есть он мне не нравился. Но теперь мне нравится.

— Что? Сейчас, когда он лежит в коме?

— Нет, когда я увидела, насколько он нравится тебе.

— Да ладно уж, Иззи! Ты же чертовски хорошо знаешь, что в последнее время он мне не так уж сильно и нравился.

— Да, но ты его любишь.

— Ладно, продолжай.

— Я думаю, что со стороны он кажется… или казался… приятным внешне, беззаботным, в меру смешливым, очень любящим парнем, но лично я видела в нем самонадеянного, язвительного, несдержанного, упрямого, ярко разодетого, легкомысленного и вовсе не такого шикарного, как он сам думает, парня. Пусть ты его любишь, но это вовсе не значит, что я не вижу того, что вижу.

— Он действительно язвителен и несдержан, — согласилась Элли.

— Да уж знаю.

— Но я действительно его очень люблю и знаю, что он изменился… но внутри он не изменился, внутри он все тот же, что раньше. Он просто немного заблудился и чувствует себя потерянным.