У него была приличная двухкомнатная квартира в Басманном переулке. Единственный недостаток — близость шумного, как цыганский табор, Казанского вокзала с его кисло-трипперным запахом, вечной суетой пассажирских составов и электричек, несмолкаемыми призывами зазывал на экскурсию по городу.

От Олега Лосева полковник вернулся за полночь. Первым делом прошел в ванную и включил воду. Пока наливалась вода, рассовал купленные по пути продукты по полкам холодильника. Открыл бутылку пива и не отрываясь выпил почти всю. В зале поправил покосившуюся фотографию в рамке; на ней он был изображен во время краткосрочной командировки в Ингушетию в прошлом году. Как и сейчас, стриженный под ноль, что делало его на пару лет моложе и придавало лицу суровости. Одетый в камуфляж, на фоне гор он походил на спецназовца и «вытягивал» максимум на лейтенанта. Ему нравился этот снимок, и он всегда сравнивал себя с «литером»-спецназовцем. Его чуть «старили» сосредоточенные морщины на лбу, но от них он не мог избавиться при всем желании.

Допив пиво, Николай прихватил вторую бутылку и залез в ванну. Перекрыл холодную воду и оставил тоненькую струйку горячей, которая постепенно распаривала уставшие за день ноги. Тотчас на лбу проступила испарина.

Обычно после работы Николай расслаблялся, прогонял прочь мысли и настроения, связанные с текущими делами. Сейчас не мог изгнать их, как непослушные, навеки врезавшиеся морщины.

Копнуть поглубже — он вел левое дело. О чем и рассуждал, делая мелкие глотки пива. Он понимал, что в одиночку ему не справиться, что в любом случае придется подпрягать к работе своих осведомителей и секретных агентов, и, может быть, кого-то из своей опергруппы. Да, без официальных лиц ему не обойтись. Хотя бы потому, что ему в свое время придется объясняться с руководством. Чтобы слово «самодеятельность» (а оно обязательно прозвучит из высоких уст) было скорректировано существенным дополнением: профессиональная.

Профессиональная самодеятельность. Спортсмен-любитель с надписью «СССР» на груди, решивший бросить вызов заморским профессионалам.

Николай попытался представить, какие шаги может предпринять Виктор Крапивин, поставил себя на его место. Спросил себя: «Что бы я сделал на его месте?» Ответил без намека на иронию: «Ну, во-первых, трахнул бы Машу».

Витя и Маша...

«Она любит Дашу, а он любит Машу, вот, блин, ё-мое».

Кажется, есть какой-то детский фильм про Витю и Машу. Секса там мало, а вот партизанской деятельности хоть отбавляй. Они вроде бы хотели ликвидировать Кощея.

От этой мысли Николай напрягся. Подумал: «Неужели Крапивин решится искать Хворостенко? Чтобы поквитаться с человеком, который подставил его. Но как, через кого?» Собственно, все эти вопросы были наивными, поскольку снайпер сам стал мишенью. Его все равно возьмут, даже если он изменит пол.

По большому счету, на Лубянке насчет его молчания спокойны, поскольку любой шепоток снайпера выдаст его с головой — молниеносно пробьют источник информации и выйдут на убийцу генерала. Это как ответный выстрел противника-снайпера. Отчасти надеются на такой шаг Крапивина, чтобы после быстренько подчистить за ним словесное дерьмо. На Лубянке это умеют. И знают, что источник информации вычисляется стопроцентно.

«Он у нее, — был уверен Николай, не оперируя в данном случае ни именами, ни фамилиями. — И это хорошее прикрытие. Но оно должно быть укреплено более надежно». То есть, продолжал размышлять полковник, в лице Марии Дьячковой Виктор должен найти единомышленника, обязан склонить ее на свою сторону, чтобы она помогала ему с точки зрения идеологии. Что очень трудно. Поскольку она — «девушка из высшего общества». Если он этого не сделает, то превратится в натурального трутня и в конце концов вылетит на улицу. Он окажется на улице и по другой причине — потому что является ходячей угрозой. Пока ему оказывают временную помощь, а ему нужна постоянная поддержка.

И снова противоречащий вопрос: на какое время? Только на то, на которое он рассчитывает. Ответ знает только он.

Вот засранец! — незлобиво выругался Николай. Уже завтра он выяснит, оказался ли он прав. Нет, завтра он получит подтверждение и только подтверждение. По своему опыту он знал, что подобные визиты и сюрпризы, которые ему сообща подкинули «далматинцы» и сам Олег Лосев, пустышками никогда не оказываются. Те-рехин шел не по следу, но по хорошо утоптанной тропе.

Лосев так и не смог объяснить, почему его подруга приняла приглашение Виктора Крапивина. «Это даже интересно», — передал он ее слова. «Иди, раз интересно», — воспроизвел свои. После чего был изгнан. Как дьявол экзорцистом.

Мысли о левом деле навели на конкретный левый предмет. Он хранился в стенном сейфе, укрытом от глаз за диван-кроватью. Выйдя из ванной, Николай сдвинул диван в сторону и открыл небольшую тяжелую дверцу. В тайнике лежал всего один предмет, о нем мог догадаться лишь арестованный Армен Азарян. Это был «глок-18», австрийский специальный пистолет с магазином на тридцать один патрон. Он был на сто граммов легче «Макарова», но с возможностью вести автоматический огонь темпом более тысячи выстрелов в минуту. Это был ранний выпуск «глока» — с плоскими щечками и рифлеными передней и задней поверхностью рукоятки. Николай положил пистолет в сейф, закрыл дверцу и подвинул диван на место. Не застилая его простыней, лег и почти мгновенно уснул.

Два полковника — Терехин и Далматов — встретились утром в коридоре управления. Один шел на свое рабочее место, второй покидал его. Николай выглядел бодрым, на нем была свежая рубашка, отутюженные брюки и начищенные ботинки. Евгений, казалось, не спал всю ночь. Одежда помятая, на туфлях серые разводы от грязной тряпки. Когда Терехин здоровался с ним за руку, едва подавил желание задержать дыхание: Далматов распространял вокруг скверный дух, словно всю ночь чистил канализацию.

— Новый одеколон? — иронично прохрипел несостоявшийся джазист, собрав на лбу морщины, чуть склонив голову набок и немного поджав губы. Именно в такие моменты он здорово походил на американского актера Майкла Мэдсена, который в основном играл негодяев. — В какой фирме отоварился парфюмом, Женя?

Далматов хотел взорваться, но, видимо, его силы были на исходе. Он только махнул своей пухлой рукой:

— Не спрашивай. Дай закурить, — попросил он.

Терехин открыл пачку «Мальборо», но сигарету вытащил сам. Щелкнул зажигалкой.

— Вчера вечером наведались по адресу, где снимал квартиру Хворостенко, — отчего-то вкрадчиво, словно придумывал на ходу, начал главный «далматинец». При этом он выразительно помогал себе бровями, глазами, движением головы. Глубоко затянувшись, зачем-то выпустил кольцо дыма и смотрел на него. — Проскурин только вчера, падла, назвал адрес. Хозяйка уже сдала квартиру женщине с ребенком — лет пяти девочка, подвижная такая. Этот дом, я тебе скажу, сущий отстойник: тараканы, мокрицы, мухи...

— Клопы, — в тон собеседнику добавил Николай.

— Да, куда же без них? Недавно я прочел в газете, что клопы активизировались по всей Европе. Что комар? Клопа комариной пластиной не возьмешь, а клопиную еще никто не придумал, никакая отрава на него не действует. Хорошо, что клопы не летают. Да... В той квартире все так, как описывал Проскурин: гадюшник. В кладовке обнаружили инвалидное кресло. Я спросил у хозяйки, есть ли подвал. Есть, говорит. Спустились. Я шел вторым. А там говна по щиколотку. Ну, думаю, никто до нас сюда не спускался. Ошибся. У дальней стены лежал труп... Сколько он там пролежал, одному богу известно. Рот открыт, во рту... Такое чувство, что это он изрыгал всю срань, что плавала там. Ничего подобного раньше не видел. Что фильмы ужасов?.. А сам думаю: лучше бы ментов туда запустить. В общем, вытащили труп на улицу, мои парни стали его обыскивать, нашли документы на имя Колесникова Анатолия Сергеевича. К утру пробили его по всем каналам, ГРУ, в частности. И знаешь, где он проходил службу?