– Знаете, Лев Иванович. – Эксперт снова заговорил серьезно. – Если это и подделка, то гениальная. Очень качественная. Эти изделия имеют весьма характерные признаки именно конца восемнадцатого века. Я не ошибаюсь и не умничаю, как вам только что показалось. Да, да! Не спорьте. Это промелькнуло на вашем лице, полковник.

– И чем же конец восемнадцатого так характерен? – улыбнулся Гуров наблюдательности старика.

– Много чем характерен. Например тем, что ювелиры начали использовать опалесцирующую эмаль. Это особенная эмаль, отличающаяся от обычных эмалей особыми декоративными свойствами. Она в зависимости от угла падения света может казаться то прозрачной, то иметь слегка приглушенный тон. И очень часто она становится похожей по густоте окраски и яркости бликов на благородный опал. Отсюда и возникло это название.

Гафанович говорил тоном лектора, говорил с упоением. Наверное, так он говорит на лекциях, подумал Гуров. Где-то старик вроде даже преподает.

– Здесь мы ничего не увидим, но если вам попадутся другие изделия из этой коллекции, то мы сможем увидеть интересный эффект. Опалесцирующий эффект достигается путем так называемого глушения, то есть ввода в состав эмали различных окислов.

– Сейчас эти способы уже не используются?

– Ну почему же. В последнее время все чаще стали использовать эти технологии при изготовлении ювелирных украшений. Но ведь вы понимаете, что отличить опалесцирующую эмаль восемнадцатого века так же легко от современной, как и, скажем, мушкет от автомата Калашникова. Или современные джинсы от штанов пехотного солдата 1812 года. Современные изделия – это прежде всего матовые и блестящие металлы – золото зеленого, желтого и красного оттенков, серебро и натуральные камни, например, аметист, рубин, аквамарин, жемчуг, бирюза, агат, халцедон. И конечно, бриллианты. А если говорить о стилях той эпохи, то мастера творили в стилях, которые мы сейчас называем ар-деко и модерн. Они часто использовали женские и фантазийные фигуры, стилизованные цветы, листья, виноградную лозу, птиц, змей и насекомых. И все это в красивой огранке. И использовали не только методы литья и штамповки, но и метод гильошированной гравюры[2].

– Значит, – Гуров вздохнул, – мы даже пока не знаем, настоящие ли это ювелирные украшения, изготовленные в восемнадцатом веке, или это современная подделка, стилизованная под старину.

– Получается так, – развел руками Гафанович. – Вы мне рисуночки-то оставьте, я подумаю, пороюсь, может, что полезное для вас и найду. А что же, по вашей линии никаких заявлений, краж, ограблений не было, где бы вот такие серьги и колье фигурировали?

Гуров отрицательно покачал головой. Эксперт только развел руками.

Когда у тебя важное оперативное дело, когда ты расследуешь такого рода преступление, то нужно быть крайне осмотрительным и осторожным. Нет заявлений, нет вообще хоть в каком-то виде зафиксированного преступления, где фигурировали бы те украшения, о которых сказал Орлов и рисунок которых он передал Гурову. Но сам факт, что где-то в полукриминальном мире бродят ювелирные украшения, имеющие не только огромную рыночную стоимость, но и культурно-историческую ценность государственного уровня, заставляет думать, что преступление все же имело место.

Во-первых, размышлял Гуров, поднимаясь по ступеням лестницы и игнорируя лифт. Всему в этом мире свое место. Бизнесменам – виски, высокооплачиваемым работникам – коньяк, алкашам и бомжам – дешевый портвейн. То же и с украшениями. Если колье и серьги настоящие, то им место в музее, в коллекции финансового воротилы или нефтяного магната, но никак не в руках дешевых перекупщиков, воров и аферистов. Там ходят вещи попроще, подешевле. Там аукционов не проводят.

Значит? Значит, это или афера с подделкой, или преступление, связанное с грабежом, кражей. Нет там больше вариантов. А два перечисленных в любом случае все сводят к уголовщине. Как ни крути, а заниматься этим уголовному розыску. Гуров остановился на площадке седьмого этажа и прислушался. Лифт содрогнулся где-то на девятом этаже и, лязгая блоками, пошел вниз. Тишина. Интересная тишина в старых домах, она какая-то особенная, патриархальная. Как будто дом сберег ее еще со спокойных и счастливых шестидесятых. А этот дом строился наверняка не позже.

Подойдя к нужной двери, сыщик замер на месте. Тонкая щель неплотно прикрытой входной двери и приглушенный еле заметный свет за ней. Если бы не этот свет в квартире, Гуров бы и не понял, что дверь закрыта неплотно. Черт! Только этого не хватало. Рука машинально скользнула под пиджак, пальцы сомкнулись на рукояти пистолета. Звонить или не звонить в управление? Лучше всего звонить, потому что потом, если там внутри все выйдет из-под контроля, звонить будет некогда. Да и возможности такой может не представиться.

Но и звонить, когда ты ничего не видишь и даже не предполагаешь… Как-то непрофессионально. Поднимешь на ноги дежурную часть, окажется, что хозяин просто забыл закрыть дверь. Нет уж, Лев Иванович, сказал сам себе Гуров. Это твоя работа, тебе ее и делать. И нечего перекладывать все на плечи коллег. Если ты такой опасливый, иди на пенсию, иди в вахтеры или сразу тащи с собой на такие вот выезды с десяток омоновцев. Мысль развеселила, и сыщик осторожно стволом пистолета начал открывать дверь.

Сначала щель, потом дверь открылась на треть. Гуров весь превратился в слух, чуть поморщившись от запахов, которыми пахнуло из квартиры. Грязь, что-то протухло, запах недавней пьянки. И тишина. Свет горел где-то в комнате, но от двери входа в комнату Гуров не видел. Коридор поворачивал направо. И сразу за поворотом был вход в комнату, двери в санузел и на кухню. Дурацкая планировка!

За долгие годы работы по одной специальности человек вольно или невольно приобретает многие профессиональные навыки. У сыщиков, особенно опытных, обычно вырабатывается ощущение беды, присутствие смерти. Когда ты не один год, даже не одно десятилетие выезжаешь на места преступлений, когда ты выезжаешь по сигналам граждан, по сообщениям в дежурную часть проверять квартиры, подвалы, заброшенные строительные площадки, где, по мнению звонивших, происходит или произошло что-то страшное, криминальное, то рано или поздно научишься сразу понимать, ощущать ситуацию.

И Гуров, входя в квартиру, уже понимал, что тут нет трупа, тут не произошло убийства или ограбления, что он не увидит выпотрошенных шкафов и разбросанных вещей. Тут было что-то другое. Не очень страшное.

Мягко и неслышно ступая по старому растрескавшемуся линолеуму, сыщик добрался наконец до поворота коридора. Дверь в санузел плотно закрыта, но слышно, как в унитазе журчит вода из подтекающего бачка. На кухне тишина гробовая, а вот из комнаты раздался знакомый звук. Что это? Так во сне постанывает больной человек. И пьяный.

Гуров толкнул дверь гостиной и вошел, засовывая на ходу пистолет в кобуру. Выключатель был справа от двери. Щелчок, и комнату залил нездоровый свет пыльных лампочек пятирожковой люстры. Впрочем, горели в ней только четыре лампочки. Бардак имел место, но это не были следы проникновения посторонних людей в жилище. Это был застарелый, привычный бардак одиноко живущего мужчины. Да еще мужчины пьющего.