– И где в это время года можно так сильно обгореть на солнце? – удивился доктор.

Дуглас быстро набросал в блокноте, как расположено тело. Вероятно, в момент выстрела мужчина находился в дверном проеме и рухнул навзничь. Дуглас потрогал пятна крови, оценивая, насколько она успела запечься, затем положил ладонь на грудь трупа. Совершенно холодный. Мертв уже не менее шести часов. Доктор наблюдал за действиями инспектора, однако никак не вмешивался.

Дуглас встал и оглядел помещение. Маленькая комнатка, оклеенная помпезными обоями, на стенах репродукции Пикассо, на столе светильники, сделанные из оплетенных бутылок «кьянти». Ореховый секретер стоял раскрытым – похоже, в нем рылись. Старинный латунный светильник был повернут таким образом, чтобы свет попадал на обитую зеленой кожей поверхность для письма, но лампа из патрона была выкручена и засунута в один из ящичков вместе с пачкой дешевых конвертов.

Ни книг, ни фотокарточек, ничего, что могло бы хоть что-то рассказать о личности владельца. Помещение напоминало скорее дорогой гостиничный номер. В открытом камине лежали поленья, и наружу через решетку высыпалась горка пепла от сожженной бумаги.

– Патологоанатом здесь? – спросил Дуглас.

Он вкрутил лампочку в патрон, включил и подождал. Лампочка была исправна. Он снова щелкнул выключателем и подошел к камину. Потрогал пепел – холодный, прогорел полностью, ни клочка не уцелело. Меж тем бумаги тут сожгли очень много, на это потребовалось время. Дуглас вытер пальцы носовым платком.

– Еще не появлялся, – ответил доктор уныло.

Очевидно, ему уже очень надоело здесь торчать.

– А вы что можете сказать нам, док?

– Может, у вас сигаретка найдется? Раз с немцами работаете…

Дуглас вынул золотой портсигар – свою единственную драгоценность. Доктор взял сигарету, благодарно кивнул и принялся рассматривать. Две красные полоски свидетельствовали о том, что сигарета из пайка вермахта. Доктор сунул ее в зубы, достал зажигалку и закурил, не меняя выражения лица и позы.

Один из дежурящих на месте преступления сержантов молча наблюдал за всем этим через дверной проем, стоя на крошечной лестничной площадке. Почуяв, что в разговоре наступила пауза, он сунул голову в дверь и отрапортовал:

– Прошу прощения, сэр! Патологоанатом велел передать, что будет только к вечеру.

Услышав сообщение, Дуглас не мог не переглянуться с Гарри, и тот кивнул, признавая, что задержать полицейского медика было хорошей идеей. Патологоанатомов теперь всегда приходилось дожидаться подолгу.

– Так какие ваши впечатления, доктор? – еще раз спросил Дуглас.

Они оба посмотрели на труп. Дуглас подергал его за ботинки – ступни всегда коченели в последнюю очередь.

– Фотографы все отсняли и ждут патологоанатома, – сообщил Гарри, разворачивая мешок для транспортировки.

Дуглас расстегнул на убитом сорочку и обнаружил темно-лиловые синяки вокруг двух дыр с коркой запекшейся крови.

– Какие мои впечатления… – проговорил доктор. – Смерть наступила от пулевых ранений в область груди. Первая пуля попала в сердце, вторая – в верхнюю долю легкого. Умер практически мгновенно. Могу я теперь быть свободен?

– Я не задержу вас дольше необходимого, – холодно произнес Дуглас, присев на корточки перед трупом.

Он посмотрел туда, где должен был находиться убийца. У стены под креслом в самом углу блеснуло что-то металлическое. Дуглас подошел взглянуть и выудил из-под кресла маленькую деталь из какого-то сплава с обшитым кожей краем. Спрятав ее в жилетный карман, он уточнил:

– Так, значит, сердце пробила первая пуля, не вторая?

Доктор по-прежнему сидел, вальяжно развалившись на диване, только теперь скрестил стопы вытянутых ног.

– Да. Если бы сердце еще билось, было бы больше кровавой пены из пробитого легкого.

– Вот как, – произнес Дуглас.

– Он уже падал, когда убийца выстрелил во второй раз. Вероятно, поэтому пуля и прошла выше.

– Ясно.

– За последний год я насмотрелся достаточно огнестрельных ран, чтобы стать в этой области почти экспертом. Орудие – пистолет, девятимиллиметровые пули вы достанете, когда поковыряетесь под этими чудовищными полосатыми обоями. Я считаю, искать надо отставного военного, который часто бывает в этом доме и открывает своим ключом. И наверняка он левша.

– Неплохо, доктор.

Уловив сарказм, Гарри Вудс на секунду оторвался от изучения содержимого карманов убитого.

– Вы знаете мои методы, Ватсон, – ответил доктор.

– Значит, раз убитый в верхней одежде, вы решили, что он вошел с улицы и нарвался на убийцу, поджидавшего в кресле у камина. По тому, как прошла пуля, вы сделали вывод, что убийца левша.

– Хороший табак, – констатировал доктор, держа сигарету перед собой и любуясь на струйку дыма, поднимающуюся к потолку. – Не скупятся для вас немцы, чего уж там.

– А к отставным военным вы его приписали, потому что он попал в сердце с первого выстрела.

Доктор затянулся и кивнул.

– А вы не обратили внимания, что мы все сейчас в верхней одежде? Потому что тут холод собачий, газового отопления нет и не предвидится. К тому же не всякий солдат настолько хорошо стреляет. Из пистолета таких стрелков вообще один на миллион. Вы утверждаете, что у преступника был ключ, потому что на двери нет следов взлома. Но любой мой сержант вскроет такую дверь с помощью полоски целлулоида быстрее, чем ключом, и вообще без шума.

– О… – только и сказал доктор.

– Каково было время смерти, по вашим оценкам?

Все медики ненавидят гадать о времени смерти, и этот постарался выразить досаду всем своим видом.

– Ну я могу назвать цифру, – протянул он, пожимая плечами, – и накинуть еще сверху для спокойствия.

– Давайте-ка вы назовете нам цифру, док, и ничего не будете накидывать, – предложил Дуглас.

Не вставая с дивана, доктор затушил сигарету пальцами и отправил окурок в помятую табачную жестянку.

– Я измерил температуру тела сразу по прибытии. Обычно считают так: в час тело остывает на полтора градуса по Фаренгейту.

– Да, слыхал о таком, – произнес Дуглас.

Доктор невесело усмехнулся, убрал жестянку в карман шинели и уставился на свои вытянутые ноги.

– Получается, между шестью и семью часами утра, – заключил он.

Дуглас взглянул на дежурного сержанта.

– Кто сообщил о трупе?

– Сосед снизу каждое утро приносит ему бутылку молока, – с готовностью отрапортовал сержант. – Дверь была не заперта. Кордитом не пахло.

Доктор фыркнул со смеху, закашлялся и постучал себя по груди.

– Кордитом не пахло, – повторил он. – Неплохо, неплохо. Это надо запомнить.