– Не-е-е… – снова заупрямился старик. – Иностранные колодки к русской пятке не приладишь. Мне их сроду не растоптать, только волдыри наживу. Давай что попроще, а?

– Давай, – не очень охотно согласилась я, но аргументы старика звучали убедительно. – Куда прикажете идти?

– Тут рыночек есть, неподалеку, – засуетился старик. – За углом. Мы скоренько. Несколько минуточек и ботиночки наши.

Несколько минуточек, – тоскливо размышляла я, шагая за стариком. – Это для тебя, дед, прогулка по рынку – несколько минуточек, а для меня – последние капли. Ведь жить осталось всего три дня. Хотя, – я приподняла рукав куртки и посмотрела на циферблат часов. – Уже не три, а два с половиной…

Дед ловко пробирался сквозь толпу, шустро орудуя локтями. Время от времени он оглядывался, проверяя, не улизнула ли его благодетельница. Убедившись, что я покорно плетусь следом, улыбался во весь свой щербатый рот, и с задорным возгласом «Эх!» вновь ввинчивался в толпу.

Выкрикнув в пятый раз «Эх!», дед затормозил у прилавка-раскладушки, на которой рядком стояли грязно-серые войлочные ботинки. А я-то думала, что подобного уже не выпускают. Надо же!

– Вот эта обувка по мне! – довольно крякнул старик, быстро ощупывая пару за парой. – Почем торгуешь, милая?

– Да за стольник любые бери, – безразлично отмахнулась продавщица, на лице которой своей какой-то отдельной жизнью существовали совершенно не подходившие ей излишне полные губы.

– За сто-о-ольник? – дед недоверчиво поцокал языком и повернулся ко мне. – Ну, как, потянем, доча?

– Потянем, – солидно ответила я, расстегивая бумажник.

– А ну, постой-ка! – Теплая морщинистая ладонь старика накрыла мои руки. – О! Гляди-ка! С брачком!

Из ряда войлочных шедевров отечественной обувной промышленности он прытко вытянул пару башмаков и сунул их под нос продавщицы.

– Меченые!

– Делов-то! – отмахнулась толстогубая тетка. – Мокрой тряпочкой с порошком потереть и следа не останется.

– Э-э-э, милая, – сладко пропел дед. – Эта метка так просто не сойдет. Птичий помет едкий. В войлок вгрызается не хуже моли.

И только тут я поняла, о каком браке талдычит старик – на грязно-сером мохнатом носке ботинка красовалось бледно-желтое пятно. Птичья «визитка». Третья!

Пока дед втолковывал продавщице ядовитые свойства помета и особенности борьбы с ним, я мысленно пыталась убедить себя, что все это ерунда, нельзя зацикливаться на каком-то дерьме. Но сквозь пелену трезвой мысли, как муха сквозь паутину, упорно выползали слова «Знак! Это знак свыше!»

«Фу ты, черт! Ерунда какая-то! Неужели становлюсь суеверной? Так и сдвинутся недолго, все крутится возле цифры три».

Я с силой замотала головой, стараясь вытрясти из себя бредово-мистическую ахинею. Ведь и в церкви-то по-настоящему никогда не была. Заходила лишь в старинные католические соборы, когда случалось оказаться за границей. Восхищалась резьбой, витражами, причудливым убранством храмов как обычный турист. Правда, была крещена. Бабка по отцовской линии изловчилась-таки, и тайком от родителей снесла меня в младенчестве в деревенскую церквушку.

Так отчего же ползет изнутри вся эта бредятина? Может, и дед мне послан свыше? И почему я вопреки твердому правилу держаться в стороне от попрошаек, вдруг расщедрилась и поплелась за стариком на рынок?..

После памятного совещания на кухне родители пришли к совершенно непредсказуемому для меня выводу. Они постановили – дитя вправе заниматься тем, что душа пожелает и негоже препятствовать пытливости ума ребенка. Таким образом, путь к исследованиям был открыт.

Чуть более года я кропотливо изучала книги с заветного стеллажа библиотеки Лебедевых. За это время пройденные мною тома мало помалу превращались в ершики для мытья ведер – там и сям из них торчали закладки со сделанными мною пометками.

Вдова, хоть и качала укоризненно головой (пыль с книг стирать стало просто невозможно), но явно была довольна: девочка занята делом, не в пример подружкам, протирающим рукава курток у подъездных батарей отопления.

А девочка тем временем возьми да и влюбись. И не в какого-то там однокашника, а во вполне взрослого мужчину, вернее, в его руки.

В пятнадцать лет я неожиданно угодила в больницу. То ли переходный возраст повлиял, то ли долгое сидение за книгами и нежелание без необходимости выползать на свежий воздух, но сердце дало сбой – «зашумело».

Софья Матвеевна немедля кинулась к телефону. И следующим утром мы с мамой уже сидели в кабинете совершенно недосягаемого для простых смертных «светила», а еще через день я заняла лучшую койку – у окна – в двухместной палате кардиологического центра.

Сие обстоятельство меня ничуть не расстроило, так как в тумбочке, помимо сладостей, яблок и домашнего компота лежали три книги, которые я и собиралась прочитать, радуясь свалившейся на меня передышке. Ни тебе уроков, ни магазинов, ни грязной посуды!

С наслаждением вытянувшись на кровати, я отправила в рот долгоиграющий леденец и открыла шестой том полного собрания сочинений Пушкина под редакцией Цявловского 1938 года издания. Мне предстояло прочесть полный свод сохранившихся до нашего времени писем поэта. Ни много, ни мало – восемьсот! И никто не будет приставать с просьбами вынести мусор или сбегать в гастроном за сосисками. Никто не будет мешать. Но… Как бы не так!

– Здравствуйте, доктор! – сладенько пропела моя молчаливая доселе соседка.

Стараясь скрыть неудовольствие, я опустила книгу и с удивлением уставилась на вошедшего.

То, что врачами бывают мужчины, я в принципе знала. Не далее как позавчера меня осматривал представитель именно данной особи. Выстукивал, выслушивал, шевеля мясистыми ушами где-то на уровне моей груди и открыв взору совершенно гладкий череп. Но этот!..

Не сказать, чтобы хорош собой и молод. Возраст бродил возле тридцати, что по меркам пятнадцатилетней девочки вполне могло сойти если не за старость, то за солидность. Волосы коротко стрижены, темные глаза посажены чуть ближе, чем полагалось канонами красоты, лицо вытянуто, с твердым решительным подбородком, нос с едва заметной горбинкой. Косой сажени в плечах не наблюдалось. К тому же доктор немного сутулился. Словом, все в нем как-то недотягивало до идеала. Но вот руки!

Руки были просто потрясающими! Закатанные рукава халата позволяли видеть четко очерченные линии мышц предплечья, смуглые, покрытые ровным золотистым завихрением волосков. Кисти и пальцы поражали длиной, тонкостью и до мелочей прорисованными суставами. Казалось, каждый их нерв жил сам по себе, чутко откликаясь на малейшее движение.

Не в силах оторвать взгляда от восхитительных рук, я даже не заметила, как доктор придвинул стул к кровати, опустился на него и зашелестел страницами моей карты:

– Ну, Лизонька, давайте знакомиться. Я – Алексей Георгиевич Витковский. Ваш лечащий врач.