– Он рано вернулся, – шепнул Робби, оглядываясь.

– Спрячь это, – тоже шепотом сказала она, протягивая ему сумку со своими инструментами.

Изабел прошла через кухню, но и повариха, и ее помощники сделали вид, будто не заметили ее. Это было дурным предзнаменованием.

Все коридоры Фернли вели в небольшую круглую комнату, прежде, возможно, служившую кладовой. Теперь же она была центром всего здания. В круглую стену была встроена винтовая лестница со сбитыми и выщербленными ступенями. Лестница вела на второй и третий этажи.

Единственным освещением этой комнаты были узкие щели, расположенные высоко над головой в кирпичной стене и служившие амбразурами для лучников. Летом через них в Фернли проникал теплый ветерок, но зимой холод был просто невыносимым.

Лестницу, все выходы в коридор и входную дверь охраняли молодые люди, одетые в черные штаны, белые рубашки, красные жилеты и черные куртки с блестящими серебряными пуговицами с гербом Драммондов. Для расчетливого помещика это была слишком большая трата, но отец часто становился жертвой своего тщеславия.

Молодые люди отбирались в соответствии с их ростом и доблестью, проявленной в сражениях, но не на поле битвы, а в пьяных драках в тавернах Инвернесса. Если человек был готов драться из-за малейшего подозрения на пренебрежительное к себе отношение или решал спор с помощью кулаков, Драммонд тут же нанимал его к себе на службу.

Изабел прошла мимо стражей, даже не ожидая, что они с ней поздороваются.

Комната матери была на втором этаже, а ее собственная – на третьем, там же, где жила прислуга. Изабел стала осторожно подниматься наверх.

– И где же это ты была, дочь?

В страхе Изабел взглянула на отца. Он был одет так же, как его охрана, но вместо штанов на нем были бриджи и чулки с ярким орнаментом. Куртку он снял, чего ни под каким предлогом не разрешалось делать другим.

Его гладко выбритое лицо, возможно, было некогда довольно приятным, но на него наложили отпечаток гнев и высокомерие многих лет. Карие глаза были окружены сетью морщин и прикрыты тяжелыми веками. Глубокие складки пересекали его щеки от хмурого лба до жестко сжатого рта.

– Пойдем поговорим, – почти ласково сказал он и направился в главный зал Фернли.

Его миролюбие не обмануло Изабел. Она сделала глубокий вдох и, собрав все свое мужество, стала осторожно спускаться вниз, держась одной рукой за стену.

Главный зал выглядел довольно уродливо, однако он не всегда был таким. Каменные блоки стен когда-то были выкрашены в голубой цвет, но с годами краска поблекла и сквозь нее проступили большие серые пятна. Каменный пол, выложенный из квадратных плит, был выщерблен и местами стал опасно неровным.

Над камином висела единственная красивая вещь – картина, на которой был изображен предок клана Драммондов. По легенде, шепотом передававшейся из поколения в поколение, он был рыцарем, своего рода паломником, пришедшим в Шотландию из Англии. В детстве Изабел часто приходила сюда и рассматривала картину.

Рыцарь был изображен стоящим на коленях. Солнечный свет освещал его, словно благословляя. Рядом с ним на земле виднелась плетеная корзина. Это означало, что он пришел в свой новый дом почти без всякого имущества. Рыцарь стоял, упершись лбом в рукоятку меча, воткнутого в землю. На рукоятке было выгравировано одно-единственное слово на латыни. Когда-то один из немногочисленных поклонников Изабел перевел ей это слово. Верность.

Прежде краски на картине, наверное, были яркими и сочными. Но от времени они потускнели, а железная рама, обрамлявшая картину, проржавела в нескольких местах, и недостающие части были заменены металлическими пластинками, отчего получилось топорное, хотя и впечатляющее произведение искусства.

С тех пор мужчины клана Драммондов приняли девиз первого рыцаря в качестве своего и поклялись в верности Шотландии и своему клану. Впрочем, ее отец нарушил традицию и теперь клялся в верности лишь себе самому и своим деньгам.

Изабел посмотрела в угол зала, Матери не было в ее обычном кресле. Она решила не присутствовать? Или отец запретил ей приходить, пока не будет наказана Изабел?

Это был еще один знак, заставивший сердце девушки похолодеть еще больше.

Она подошла к столу, за которым сидел отец с каким-то молодым человеком. Изабел узнала пастуха. Тот посмотрел на нее лишь мельком и отвернулся.

Оцй решила, что пастух все же ее видел и донес на нее отцу. Но почему он не пришел ей на помощь, когда она провалилась в яму?

– Где ты была, Изабел?

– В Гилмуре, – прошептала она, опустив голову. Руки сами по себе сжались на животе – это была привычная поза повиновения.

Отец встал, с грохотом отодвинув резной стул.

– Разве я не запретил тебе туда ходить?

– Да, – опять прошептала она и услышала, как ее голос дрожит от страха.

– Протяни руку, – приказал он.

Она повиновалась, вытянув руку ладонью вверх. Пока ее отец доставал из сапога кинжал, она закрыла глаза, как всегда делала в таких случаях.

Почувствовав прикосновение острия к основанию пальца, Изабел призвала на помощь всю свою волю, чтобы не вздрогнуть и не отдернуть руку. Иначе наказание будет еще страшнее.

– Расскажи мне о человеке, которого ты там встретила, – потребовал отец и слегка провел лезвием до кончика пальца и обратно – до запястья. Следа не осталось, но угроза тем не менее была реальной.

Она открыла глаза.

– Человека по имени Макрей?

– Его самого. – Нож снова оказался у основания большого пальца, словно отец собрался его отрезать. Паника охватила Изабел.

– Обычный человек, как любой другой.

– Как он выглядел?

– Высокого роста, с бородой. Глаза голубые, – добавила она. – Очень светлые, почти прозрачные.

– Такие глаза у всех Макреев, – произнес отец, глядя куда-то вдаль, словно видел перед собой этого человека. – И какое же ты заслужила наказание, Изабел? Отрезать тебе палец? Скажи, как научить тебя повиноваться мне?

Ее рука дрожала, но она молчала, хотя от знакомого чувства страха у нее внутри все похолодело.

– Может, вырезать какую-нибудь букву? – Он провел кончиком кинжала по основанию большого пальца, и на этот раз на порезе выступила кровь. – Букву «Д», обозначающую, что ты Драммонд, или слово «дерзкая»?

Лучше букву «О» – «отчаяние», подумала Изабел, но, конечно, промолчала.

– Горничная обыщет твою комнату и принесет мне все, что найдет там ценного. Может быть, запрет покидать комнату до дня твоей свадьбы научит тебя повиноваться мне. Конечно, ты заслуживаешь более сурового наказания, но пусть оно будет напоминать тебе, кто я.

Отец не может ее побить или порезать, неожиданно поняла Изабел. Ведь тогда она будет обесценена в глазах будущего мужа. Ей следовало бы знать, что алчность ее отца во сто крат сильнее, чем его гнев.