объективного духа уже полностью отрешаются от всякой историчности и субъективности и существуют в абсолютном царстве, по ту сторону всякого изменения. Тем самым, наш круг замкнется. Мы снова окажемся перед нашим первым основным типом — перед подчинением человека объективным сущностям и ценностям. Восстановление форм и норм достигло своей цели.

Кратко намеченную здесь связь различных типов современной философской антропологии мы теперь более подробно, в деталях, проследим в последующих главах, причем в первую очередь коснемся исторической базы соответствующих направлений.

Часть I. ПРИВЯЗЫВАНИЕ ЧЕЛОВЕКА К ОБЪЕКТИВНЫМ ПОРЯДКАМ

ТРАДИЦИОННАЯ КАРТИНА ЧЕЛОВЕКА

Связывание человека с заранее заданными общезначимыми сущностными порядками на протяжении многих веков было предпосылкой всякого антропологического мышления. Собственно говоря, только в новое время такой взгляд на вещи был решительно подвергнут сомнению. Тем не менее этот подход по сей день остается одним из определяющих в дискуссиях, посвященных поиску подходящей концепции человеческого бытия.

Исторические предпосылки

Прежде чем перейти к более точному определению понятия «традиционность» применительно к современной антропологии, нам хотелось бы кратко проследить историческое развитие «традиционной» картины человека в самом широком плане, начиная от учений великих классиков-систематизаторов древности и средневековья.

Традиционная картина человека существенными своими аспектами обязана философии Платона, которая уже была подготовлена вопросами Сократа о сущности человека. Человек у Платона принципиально соотнесен с надвременным миром идей и сущностей, из которого происходит душа и к которому она устремляется. Душа для Платона — это невидимая, духовная, внеземная сущность. И хотя он признает существование также других частей души, которые более отягощены чувственным, все равно духовной части души, вне всякого сомнения, отводится значительно более важная роль. Ведь чувственное для Платона — это всего лишь нечто темное и таинственное, даже, в основе своей, не-бытие. Тело толкуется как нечто, по существу, негативное. Оно — источник постоянных помех, поскольку необходимо питаться, поскольку возникают болезни, желания, тревоги и опасения, страсти и т. д. Все это препятствует развитию подлинно духовного бытия.

Человек в своих основных чертах характеризуется подчиненностью миру идей. Его подлинная сущность дана как нечто вневременное, находящееся по ту сторону всего преходящего и всякого исторического становления, в объективности своего всеобщего бытия. Дух возвышается до созерцания идей благодаря тому, что чувственно данные предметы вызывают припоминание идей, которые были восприняты в предшествующем существовании. Цель человеческой жизни — во все большем приближении к высшей идее, к идее Блага.

Отлично характеризует такой приоритет ценностно-всеобщего понимание любви у Платона. Любима, в сущности, не другая личность как нечто индивидуально-неповторимое, а некая ценность, некое совершенство, которое воплощает в себе эта личность. Даже если понятие отдельной личности у Платона полностью и не исключается, оно все же остается где-то на заднем плане в сравнении с безличным миром идей, в сравнении с надличностным Прекрасным и Благом.

Душа бессмертна, поскольку состоит в существенном родстве с надвременными идеями. Одно из платоновских доказательств бессмертия основывается именно на этой посылке. Душа подлинно «у себя дома» только при созерцании вечных сущностей и, наоборот, теряет себя и блуждает, когда благодаря чувственному восприятию вступает в контакт с миром превращений и изменений.

У Аристотеля акценты расставлены несколько иначе. Наряду со всеобщей сущностью человека у него гораздо сильнее вырисовывается индивидуальная единичная субстанция. Для понимания основных черт традиционной картины человека здесь важно подчеркнуть, что речь на самом деле идет лишь о некотором смещении центра тяжести, но никоим образом не о существенном различии между концепциями Платона и Аристотеля. Верно, что у Аристотеля идея сильно связана с миром, с единичной субстанцией. «Вторая субстанция», всеобщая сущность больше не существует отдельно от пространственно-временного мира, отдельно от «первой субстанции», от индивидуального ядра. При этом всеобщая сущность отнюдь не утрачивает своего решающего влияния. Даже если всеобщее проявляется индивидуально, оно все равно остается определяющим в своей всеобщности. Человек у Аристотеля, так же как и у Платона, имеет всеобщую, вневременную, субстанциональную и сущностную природу.

Основополагающим для аристотелевской картины человека является различение формы и материала, акта и потенции. Душа есть форма тела. Она, в свою очередь, включена в объективную связь бытия форм и порядков. Все формы связаны с высшей формой, с формой форм, с Богом. Все сущее стремится, в конечном счете, к этой цели и подчиняется ей. Можно ли сказать, что у Аристотеля Бог имеет некие личностные черты? Едва ли. Скорее, Бог выглядит у него как высший, объективный и безличный принцип формы.

Форма является вечно всеобщим, второй субстанцией. То, что делает вторую субстанцию первой, а всеобщее — индивидуальным, — это материя. Благодаря тому, что форма вторгается в чувственный мир пространства и времени, она становится чем-то конкретным и индивидуальным. Живой человек, таким образом, всегда является единством формы и материи, как и вообще все в пространственно-временном мире. Однако принцип формы, вне всякого сомнения, играет определяющую роль.

Душа структурно делится на три части — вегетативную, сензитивную и рациональную, причем рациональной подчинены остальные части. Так как Аристотель в некоторых местах приписывает бессмертие только этой части души, по сей день неясно, признавал ли он вообще бессмертие личности.

Если Аристотель вернул сущность человека из платоновского наднебесного мира идей на землю, правда, не позволяя ей растворяться в суете земной временности, то Плотином она вновь была вознесена на небеса, или, по крайней мере, полностью привязана к ним. Он вновь обращается к четкому объективному строю сущностей, который простирается от ничто до Высшего Бытия и Единого. Чувственно данная материя как наиболее низкая ступень — это мрак и тьма, не имеющая ни порядка, ни оформленности; это совокупность злого. Высшие принципы, душа и, в конечном итоге. Единое являются — по возрастающей — все более реализующим себя Благом, Светом, Ясностью, Упорядоченностью, Творчеством.

Таким образом, определяя человеческую душу, Плотин отворачивается от низших ступеней, в первую очередь — от чувственно данной материи, и ориентируется на Чистейшее и Высочайшее. Правда, в посюсторонней жизни такое возможно лишь изредка и ненадолго, на миг. Однако душа еще здесь должна подготовить себя и научиться обращаться к духовному — ведь в противном случае в момент смерти она будет к этому не способна, и ей придется вновь связываться с телом.

Человек имеет свое четко установленное место в сущностном порядке — как раз посередине между животными и богами. Это положение и определяет его собственное бытие. Душа не есть ни материя, ни форма какого-либо материального тела — напротив, это сущность, а сущность вечна. Ее родиной является надвременной умопостигаемый мир.

Еще