и передумала. Ираида Михайловна тяжело дышала, по её круглому лицу, тщательно задрапированному несколькими слоями тонального крема и румян, оставляя кривые дорожки, потекли струйки пота.

— Сегодня так только, — жалкая улыбка появилась на губах старушки, — сколько дней уже холод собачий.

— Собачий, говорите? — хмыкнул Петрович, показывая Татьяне Савельевне цифры на табло, — Двадцать три градуса для вас холод? Может быть, вам просто потеплее одеваться надо, кровь не греет?

— И у меня двадцать три, — бесстрастно подытожила Эльза Альбертовна, высокая женщина, отдалённо напоминающая подгоревший сухарь.

Она недовольно поджала и без того тонкие губы, поправила очки в толстой оправе и с явным осуждением взглянула на Улитину. Та стояла, еле сдерживая рвущиеся из горла рыдания. В этот момент она чувствовала себя самым несчастным человеком на земле: все члены комиссии смотрели на неё с плохо скрываемым раздражением, дескать, чего отвлекаешь занятых людей из-за своих выдумок?

— Ну что, коллеги, полагаю, вопросов больше нет? — нарочито равнодушным голосом спросила Ираида Михайловна, старательно скрывая торжество, рвущееся наружу. Хорошо осадили старуху! Теперь надолго не сунется!

Она быстро записала в протокол данные, фамилии и инициалы членов комиссии, потом чиркнула галочку напротив фамилии Улитиной, небрежно сунула той под нос:

— Расписывайтесь, уважаемая. Видите данные? Все замеры совершались на ваших глазах.

— Но ведь…Как же так… Это только сегодня так тепло… — растерянно бормотала старушка, из-за застилающих глаза слёз толком не видя, где надо ставить подпись и неуклюже тыкаясь в протокол ручкой.

Внезапно её осенило. Ну и что, если члены комиссии сочтут её врунишкой? Зато теперь в квартире будет постоянно тепло. «Не будет, — шепнул в ухо кто-то до боли знакомый, — комиссия уйдёт и вместе с ним исчезнет тепло. Будет так, как прежде. Они же хитрые, так и сделают. Надо их наказать. Согласна?»

Старушка часто закивала, поддакивая неведомому помощнику. Слёзы высохли, стремительно схлынули вглубь, как вода во время отлива. Что-то надо сделать. Но что? Дом ей непременно поможет, подскажет, как поступить дальше.

— Может быть, хотите кофе? — Татьяна Савельевна с трудом узнала свой собственный голос, зазвучавший словно издалека.

— Нет, милочка! Вы выдернули людей, помешали важной работе по улучшению состояния жилищного фонда! — назидательным тоном ответила ей Ираида Михайловна, намереваясь оторваться по полной. — Я вам рекомендую больше не заниматься такими грязными делишками! А то сидите и придумываете от безделья разные небылицы!

Она уставилась на старушку возмущённым взглядом, полная праведного гнева. Точнее, все трое смотрели на Татьяну Савельевну с осуждением. А потом, перебивая друг друга заговорили всё громче. Улитина захотела провалиться сквозь деревянный пол, по которому вдруг словно прошла волна. Члены комиссии были так заняты возмущением и дружным разбором моральных качеств наглой старушки, что даже не заметили, как их немного встряхнуло выгнувшимися, словно оживающими досками.

5

— Ну что, коллеги, полагаю нам надо уходить? — Пельменцова обвела присутствующих довольным взглядом.

Все согласились и собрались было выдвинуться в прихожую, как перед ними выросла Татьяна Савельевна.

— А вот сюда, милости прошу! — доброе лицо старушки озарилось сияющей улыбкой.

Прежде чем кто-либо смог что-либо сообразить, Татьяна Савельевна с молодецкой шустростью толкнула бригадира прямо… на стену. Сильно ударившись, мужчина вскрикнул и негодующе повернулся к бабке, собираясь обрушить на неё весь свой гнев. Но вместо этого мастер увидел искаженные ужасом лица женщин. Всех, кроме бабушки, которая взирала на всё происходящее с тихой радостью. Мужчина почувствовал, как кто-то или что-то схватило его за руку.

Он повернулся в недоумении. Зелёные обои в крупных цветах (мозг мастера машинально успел отметить, что это были лилии, любимые цветы его жены) странно разъезжались и расплывались, словно стена стала разжижаться. В следующую секунду мастер увидел, что именно заставило женщин так перепугаться и… Закричал. Опустив глаза, он заметил, как лилия со стены вспухла, приняла чёткий объем и своим стеблем жадно обвила его запястье. Это и было то самое нечто, схватившее его за руку.

Ермилин кричал не переставая, потому что перед его перекошенным лицом выросла очередная лилия. На долю секунды ему показалось, что цветок раскрыл не бутон, а безобразную пасть с множеством мелких и тончайших, как иглы, зубов, которыми была усеяна внутренняя поверхность цветка.

Обильно орошая стену, брызнули багровые капли и прозвучало плотоядное чавканье, которое было почти неслышным из-за дружных воплей, которые издавала комиссия.

Громче всех орал мастер, которого пожирало сразу несколько цветов. Извиваясь всем телом, он безуспешно пытался вырваться из цепких объятий кровожадных лилий.

Первой очнулась Ираида Михайловна. Несмотря на свою тучность, она перестала вопить, обвела комнату бешеным взглядом и кинулась к двери. Кляйн-Мартышкина тоже замолчала, как-то внезапно захлебнувшись криком. Она стояла, бессмысленно выпучив глаза на то, что осталось от Петровича. Мастер тоже больше не издавал звуков, потому что его голова исчезла в огромном бутоне, сыто рыгнувшем в полной тишине.

Ираида Михайловна, несмотря на свой солидный вес, быстро подбежала к выходу из комнаты и собиралась кинуться в прихожую, как вдруг почувствовала: что-то её не пускает. Женщина недоуменно осмотрелась, не зацепилась ли за что-нибудь. И вновь квартиру огласил вопль ужаса. Дверной проём, в котором застряла Пельменцова, очень быстро сжимался, с невероятной силой давя на плотное тело женщины. Она пыталась вырваться, билась, как мышь, зажатая в мышеловке, прилагая все усилия, но безуспешно.

Со звучным хрустом Ираиду Николаевну раздавило, как перезрелую ягоду. А к останкам уже жадно тянулись, извиваясь и причмокивая толстые страшные цветы с обоев.

В этот момент несчастная Кляйн-Мартышкина как будто очнулась. Спотыкаясь о мясистые стебли, заполнившие комнату, она стремительно кинулась к окну и с разбегу выпрыгнула в него.

Татьяна Савельевна вслед за ней подошла к окну, потрогала пальцем осколок стекла, болтающийся на хлипкой уцелевшей раме, и расстроенно сказала:

— Ну вот. Теперь стекольщика надо вызывать. Не пластиковые же окна вставлять?