что-то новенькое.

– Если хочешь повзрослеть, не бойся экспериментировать, – назидательно продолжила Мэгги. – Так Молли говорит. А Томас говорит, что всем нравятся оладьи.

– Всем без исключения, – подтвердил Томас.

Я хмуро глянул за плечо – мол, без тебя разберемся, – и брат ответил невинной улыбкой.

– Ну что ж… Оладьи – не самый плохой вариант, – заключил я. – Тебе помочь?

– Сама справлюсь, – ответила Мэгги. – Плиту я включать умею, а Бонни знает рецепт.

– Мне известны двести двадцать семь совершенно разных способов приготовить оладьи! – провозгласила черепушка. – Для шестнадцати из них сгодится наш кухонный инвентарь!

– Остановимся на седьмом рецепте, – решила Мэгги. – Правильнее готовить с нуля, из простейших ингредиентов.

Тут я понял, что вскоре на кухне устроят страшный кавардак. Мыш бросил в мою сторону самодовольный взгляд и облизнулся. В общем, за готовкой последует нешуточная уборка… но, пожалуй, это пойдет Мэгги на пользу. Поэтому я наклонился и чмокнул ее в макушку:

– Ты поосторожнее с плитой, хозяюшка. Понадобится помощь – зови.

– Видишь, мисс Мэгги? – добавил Томас. – Я же говорил!

Я обмер и уставился на него:

– Так это ты все подстроил? Потому что тебе оладий захотелось?

Томас сделал серьезное лицо и предостерегающе глянул на Мэгги:

– Я мог бы сказать, что это не так. Но не стану.

Я закатил глаза, а дочка хихикнула:

– Не сердись на дядю Томаса, пап. Он хороший!

– А ты еще маленькая. Знаешь что? Я сам с ним разберусь. А ты сосредоточься на оладьях. И давай-ка поаккуратнее.

– Лады, – согласилась она.

Хотя глаза ее оставались припухшими от сна, Мэгги вернулась к готовке с той утренней энергией, что свойственна людям, еще не заработавшим зависимость от кофеина, а я устроился на стоявшем неподалеку диванчике.

Наша квартира, по сути, представляла собой одну большую комнату – кухню, столовую и гостиную без разделительных стен – с двумя дверьми в наши с Молли спальни. Хотя, строго говоря, вторая спальня тоже принадлежала Молли. Насколько я знал, после моего переезда она тут не жила, хотя забегала пару раз, чесала Мыша, обнимала Мэгги, весело щебетала со мной о каких-то пустяках и снова убегала.

Давненько мы с ней не разговаривали по-настоящему.

Эта квартира напоминала мое старое жилище на цокольном этаже пансиона миссис Спанкелкриф. Разве что здесь не пахло старым подвалом с его пылью и плесенью и было попросторнее. И посветлее. И почище. И это казалось неправильным.

Мое прежнее мрачноватое жилище, может, и выглядело убого, но в нем я чувствовал себя как дома. Будь прокляты вампиры, спалившие этот дом дотла, и будь проклят Марконе, выкупивший этот участок под свою штаб-квартиру.

Я скучал по своему подвалу.

Ну да ладно. Какой смысл горевать о прошлом? Жизнь постоянно меняется, и к тебе из раза в раз летит крученая подача. Делать нечего, надо отбивать.

Томас выбрал место, откуда было видно кухню, прислонился к стене и стал потягивать кофе, не отводя напряженно-задумчивых глаз от Мэгги.

– Риск – благородное дело, да?

– Если возникнут проблемы, Мыш даст мне знать, – ответил я.

– Хороший у тебя пес.

– Только попроси, и я напишу брату Вану. Скажу, что ты хочешь взять щенка.

– Одного щенка ты у него уже украл, – усмехнулся Томас.

– Непреднамеренно. К тому же я думаю, что этот пушистик прибился ко мне нарочно. И даже если брату Вану это не по нраву, в собаке он тебе не откажет.

– Что ж, – задумался Томас, – пес у тебя и впрямь замечательный.

– Не то слово, – поддакнул я.

– Надо обмозговать это дело. Слишком круто жизнь меняется. – Он по-прежнему не отводил глаз от Мэгги.

– Эй, братишка, – сказал я. – С тобой все в порядке?

Он бросил на меня косой взгляд и скупо улыбнулся:

– Просто… ушел в мысли о будущем.

– Оно и понятно.

Я закрыл глаза, прислушался к тупой боли, пульсирующей в руках и ногах в такт с ударами сердца, и вдруг оглушительно чихнул.

– Будь здоров! – тут же отозвалась из кухни Мэгги.

– Обязательно! – крикнул я. – Спасибо!

Из-за чиханья боль прихлынула в тело и не унималась несколько секунд. Я открыл один глаз. Что-то было не так.

Энергетическая мантия Зимнего Рыцаря позволяет мне не отставать от брата-вампира во время пробежек по песчаному берегу озера, причем с двухсотфунтовым отягощением. Помимо прочего, мантия приглушает боль, превращая ее в кристальное чувство едва заметного напряжения. Переломы, конечно, время от времени причиняют легкие неудобства, а кровоточащие раны требуют некоторого внимания, но про обычную боль я и думать забыл.

А теперь вспомнил.

Эта идиотская Зимняя мантия беспрерывно накачивает меня первобытными эмоциями и нецивилизованными желаниями – проще сказать, отражениями моих инстинктов, возведенных во вторую степень. По утрам я выхожу на изнурительную пробежку вовсе не потому, что мне это нравится. Дело в том, что дисциплина и распорядок дня помогают держать основные инстинкты в узде. Благодаря ежедневным физическим нагрузкам энергия тратится на поддержку организма в функциональном состоянии – по моему расписанию и в соответствии с моими желаниями, – и в результате мантия уже не так давит на психику. Она помогает забыть о физической боли и выйти далеко за границы нормальной человеческой выносливости, но не перестает причинять мне ощутимые неудобства, и приходится постоянно сдерживать себя, чтобы она оставалась застегнута на все пуговки.

– Вот это чихнул так чихнул, – заметил Томас. – Ты в норме, умник?

– Самочувствие какое-то странное, – признался я.

Мистер запрыгнул на диван, устроился у меня на коленях и сунул голову мне под руку. Я машинально погладил его, и кот завибрировал от мурлыканья, неотличимого от звука, который издает закипающая в кастрюле вода.

Через секунду-другую после того, как у меня мелькнуло в голове это сравнение, я снова чихнул, теперь сильнее, и на сей раз за волной боли последовал прилив изнеможения – такого всепоглощающего, что я едва не свалился с дивана.

Одновременно с чиханьем что-то громыхнуло и расплескалось. Мистер спрыгнул с моего колена и удрал в укрытие. С третьей попытки я сфокусировал взгляд и увидел, что на ковре передо мной лежит металлическая кастрюля с черными пластмассовыми ручками, а вокруг растекается закипевшая вода.

Я оторопело посмотрел на Томаса, он – на меня, и по его лицу я понял, что брат понятия не имеет, что произошло. Мы оба снова уставились на кастрюлю.

Чуть погодя я сдвинул брови, потянулся вперед и провел пальцами по металлу. Кастрюля была горячей, но не настолько, чтобы обжечься до волдырей. Я непонимающе посмотрел на нее и взялся за пластмассовые ручки. Пару секунд они казались на удивление податливыми, а затем вдруг пластмасса, металл и вода одновременно