Пришла в себя я в грязно-белой комнате, раздетая догола и привязанная к холодному железному столу. Рядом сидел седой полный врач в белом потрёпанном халате и читал книгу, иногда смеясь заливистым, почти детским смехом. Я скосила глаза и кое-как прочитала её название – "Сумерки". Врач увидел мои движения, захлопнул книгу, засунув между листов кусок бинта, и радостного закудахтал:

- Очнулась, очнулась, голубушка! Несколько часов, несколько часов без сознания. Я тебе уже три капельницы сделал, лицо умыл, а ты всё как Спящая царевна! Ох, проснулась, проснулась, моя прелесть! Тихая-то какая, тихая, а в парке чуть палец не откусила!

Я попыталась крикнуть «Помогите!», но не смогла, потому что мой рот был завязан пропитанной дёгтем верёвкой. Я непонимающе метнулась глазами по комнате и почувствовала, как кожа становится гусиной уже наяву, а не во сне. Я оказалась в какой-то чёртовой камере пыток! На стенах висели разные ножи, зажимы и топоры. С потолка спускались потемневшие от времени цепи, а к полу прямо под ними были прикреплены два больших железных кольца. На двери были заметны кляксы старой крови. А у противоположной стены стоял большой деревянный стол с бокалами и четыре низких кресла. «Зрители!» - догадалась я.

Чёртов маньяк заметил ужас в моих глазах и мелко, злорадно засмеялся. Он открыл рот и показал мне длинные жёлтые клыки, потом облизнул их тонким синим языком и, кажется, хотел что-то сказать, но в этот момент у него в кармане зазвонил телефон. Выродок, подобострастно улыбаясь, взял трубку и часто закивал, словно бы кланяясь невидимому собеседнику:

- Да, Константин Геннадьевич, слушаю вас! Здравствуйте, здравствуйте! Конечно, конечно, удобно! Вы же по нашему, кхм, дельцу? А вы точно уверены, что это не охота? Простите великодушно, но это прямо точно? Да вы что! Отправили убивцу ко мне? Сделаю, сделаю! Смерть от сердца устроит? А это не будет слишком явно указывать на нас? Хорошо, хорошо, всех ребят успокою! Вы на страже нашей жизни, как всегда! Спасибо, спасибо преогромнейшее! Константин Геннадьевич, приглашаю вас на ужин по этому случаю! Да-да, сегодня в полночь! Очень, очень жду! А в меню у нас сегодня первая положительная, свежая, будто роза! Такая подросточка, косточки оближешь! Да, как прикажете, отложу смерть на пару дней. Кешку? Позову, позову дурака!

Потом маньяк убрал трубку в карман и с тяжёлой зловещей улыбкой посмотрел на меня.

- Как хорошо, что в мире так много ненужных людей! Не бойся, девочка, до ночи ничего страшного с тобой не случится. Бойся ночи, мой сладенький десерт!

От этих слов я подавилась вдохом как водой. Его рожа и голос показались мне знакомыми, но вспомнить, откуда, я не смогла, потому что только сейчас начала понимать, что всё что происходит со мной вполне серьёзно и окончательно. Что мне кранты, и выпускать меня отсюда точно никто не собирается. Я попробовала вырваться, но не смогла даже нормально пошевелить рукой, настолько крепко была привязана. Всё, что я могла в этой ситуации - это только дрожать и выть со страха. Сердце колотилось в груди, как бешеное, а я начала задыхаться от задушенной истерики, что невероятно веселило моего палача. Я сначала почувствовала капельки на лице и только потом поняла, что плачу. Толстяк подошёл вплотную и слизал с моего лица слёзы с мерзким, мелким хихиканьем. От прикосновения холодного и липкого, как селёдка, языка я потеряла сознание.

Запах нашатыря пробрал до самого мозга, я непроизвольно глубоко вздохнула и открыла глаза. Это всё та же комната, что и в прошлый раз, но сейчас в ней более многолюдно. Или многонелюдно. В том, что напротив меня за деревянным столом собрались такие же нелюди, как и врач, сомнений уже не осталось. Бледная белая кожа лиц и синие языки, которые вывалились за пределы длинных жёлтых клыков, с капающей слюной не могли принадлежать людям…

Их четверо. Врач, ещё один такой же толстый и низкий мужик и два парня лет тридцати. Один из них, вихрастый Юра-мент, живёт в доме напротив нас, а второй - это его приятель. Они иногда вместе пьют пиво на нашей лавке. Друг, не помню его имени, весь в бинтах, а Юра, как всегда, в форме. Он в ней даже в магазин ночью ходит. Я поймала его взгляд, надеясь, что сосед вмешается и спасёт, но в нём нет ни капли жалости, только насмешка. И что-то ещё, что-то страшное, нечеловеческое. Точно так же на меня смотрели и Врач с Толстяком, как на игрушку. А вот раненый, раненый смотрит на меня по-другому. Именно в его взгляде ещё теплится что-то настоящее, человеческое. Я смотрю в ответ и мысленно кричу «Спаси!», но он тут же отводит взгляд, а Врач, про которого я на секунду забыла, ловко вгоняет мне в руку иголку с тонким прозрачным шлангом.

Они рассматривают меня нагло и бесцеремонно, а я наконец вспоминаю, что видела Врача в нашем дворе. Он какой-то родственник Юре. Я опускаю взгляд себе на грудь и вспоминаю, что всё ещё голая. Толстяк медленно наваливается на стол и смотрит на шланг, по которому течёт моя кровь в жёлтый, похожий на медь или золото бокал. Парни тоже подаются вперёд, их глаза становятся чёрными, а ноздри раздуваются, как у зверей во время охоты.

От страха я начинаю задыхаться и, кажется, писаюсь. Теперь к страху добавляется ещё и стыд. И почему-то мне больше стыдно, чем страшно. Страх пульсирует во всём теле, а слёзы мешают дышать, я захожусь в истерике, но тварей это только забавляет. Я бьюсь головой о стол, мечтая потерять сознание, и одновременно боюсь, что больше уже никогда не приду в себя. Я вою, плачу и проклинаю этих уродов, но верёвка во рту не даёт мне даже шанса быть услышанной. Единственное, чего я добиваюсь своим брыканием - вырываю из руки иглу, резко дёрнувшись вбок. За эту маленькую победу Врач награждает меня ударом кулака в живот. И от этого во мне словно что-то ломается, что-то обрывается. Я окончательно понимаю, что спастись мне уже не дано и прекращаю сопротивляться. Слёзы отступают, а на их место приходит полное безразличие. Я перестаю дёргаться и замираю, живя одним моментом, растягивая его до бесконечности. Я стараюсь не думать, что будет через пять минут, прислушиваюсь к телу и ощущаю как