проведения поручаю тебе, Дэвид. Таким образом, русский полковник будет две недели находиться в полном неведении, то есть без ответа на свою просьбу о встрече с генералом О’Нейли. Посмотрим, как он поведет себя во время ожидания этой встречи. А вы оба за это время проверьте его по всем учетам ЦРУ, ФБР, МИ-пять и МИ-шесть. Надо нам узнать о нем все, всю его подноготную!

— Но в душу-то мы, конечно, не залезем… Вы же сами не раз говорили, что русская душа всегда была загадочной.

— Да, это так, — согласился Нолан. — Вот вы и помогите ему раскрыть свою душу, задействуйте для этого весь комплекс проверочных мер. Необходимое информационное обеспечение получите завтра в аналитической службе. И еще раз напоминаю, «наружка» должна до вашей встречи с ним поработать как можно плотнее. Нам очень нужен свежий компромат на него.

Среда, 8 ноября, Нью-Йорк

Полковник Поляков был вне себя оттого, что прошло почти полторы недели, а его просьба осталась без удовлетворения. «Во всем, черт побери, виноват сам: надо было не связываться с Фейхи, а напрямую звонить генералу О’Нейли и просить его о встрече. Теперь вот жди, когда придет ответ от него».

Спокойно работать Поляков уже не мог, ему был нужен кто-то, кому бы он мог довериться, кто сумел бы успокоить его. «Наверное, надо было бы рассказать жене о том, что якобы во имя личной мести ГРУ решил установить контакт с ФБР, — продолжал он размышлять наедине с собой. Потом засомневался: — А что толку, если бы она и узнала? Она, конечно, выслушала бы меня, но не смогла бы ничем помочь. Да и небезопасно это все: Нина может случайно проговориться.» И тут он впервые ужаснулся, поняв, что зашел слишком далеко в своих намерениях. «Может, пока не поздно позвонить Фейхи и отказаться от встречи с главой американской миссии?» Прислушался к своему сердцу, но оно не ответило. Подошел к окну и отворил его половинку. На улице было темно, шел уже восьмой час, пора бы и домой пойти, но его не покидало ощущение, будто он забыл что-то сделать. Вернувшись к столу, взглянул на телефон и тут решил, что надо позвонить в американскую миссию.

На его звонок ответил опять Фейхи:

— О, я рад, мистер Поляков, что вы позвонили!

В ответ Фейхи услышал раздраженный голос:

— Меня удивляет, что вы, очевидно, забыли о моей просьбе! И если это так, то, может быть, не надо беспокоить генерала О’Нейли?

— Да нет! Вопрос уже решен. Вчера, 7 ноября… Я, кстати, поздравляю вас с сорок четвертой годовщиной Октябрьской революции! Так вот вчера мы направили вам и еще одному вашему коллеге из советского представительства официальные приглашения на прием, который состоится в нашей резиденции 16 ноября.

Что говорил дальше американский полковник, Поляков уже не слушал и, поблагодарив Фейхи, положил трубку.

На другой и в последующие дни Поляков обнаружил за собой активную, чуть ли не лобовую слежку, настолько наглую, что ему даже слышны были радиопереговоры сотрудников ФБР. Опасаясь, что своими неумелыми действиями и разговорами в эфире они раскроют его перед «наружкой» советской внешней разведки, Поляков засомневался: стоит ли идти на установление контакта с американцами. Его колебания усиливались еще и неотступными, черными, как стая галок, мыслями о том, что фэбээровцы на первых же встречах постараются выпотрошить из него ценную информацию, а потом откажутся от продолжения контакта. «Можно было бы, конечно, и попросить политическое убежище, — подумал он, — но я не могу один решать судьбу своей семьи — жены и детей. Кроме того, в Советском Союзе остались родители и родственники, которые не знают и не должны знать о моих намерениях». Именно это и побуждало его идти не на измену в форме невозвращения на родину, а только на скрытые контакты с американцами.

Через два дня Полякову позвонил его подчиненный подполковник Анатолий Борисович Сенькин и сообщил, что он и его супруга приглашены официально на прием 16 ноября в американскую миссию Военно-штабного комитета ООН.

— Это очень хорошо! — воскликнул в ответ Поляков. — Я тоже приглашен туда со своей супругой. Тогда поступаем таким образом: ты должен заказать на тот день посольскую машину. На ней вы заедете за моей женой, а затем уже и за мной. Договорились?

— Так точно!

— Ну вот и хорошо.

Четверг, 16 ноября, резиденция американской миссии

Ночью «Тренту» — такой оперативный псевдоним был присвоен в ГРУ Полякову еще в 1951 году в его первую командировку в США, — приснился тревожный сон [4]: будто стоит он перед почтенным старцем около высокой белокаменной церкви, а чуть поодаль улыбался ему лохматый сатана и, подмигивая, манил пальцем к себе. Старец, словно зная его намерения, просил раскрыть их, а сатана в это время отрицательно мотал головой. И тут на него такая оторопь нашла, что он не знал, что сказать в ответ. И тогда старец угрюмо изрек: «Ты живешь непутевой жизнью и при здравом уме своем поступаешь как безумец. Ты получил от Бога сердце, способное наслаждаться чувствами всего истинного, доброго и светлого, а теперь ты убиваешь в себе эти чувства. Ты носишь в себе тяжесть бесовщины и так уже привык к ней, что не замечаешь ее. И даже сам увеличиваешь ее, потому что сатана, оспаривая тебя у Господа Бога, удесятеряет эту тяжесть и гонит тебя к нему. Вини во всем самого себя, потому что дьявол нашел в тебе что-то такое, к чему можно было пристать. Гони вон его из души, иначе сокрытое зло никогда не замрет в тебе, и от этого будет тебе тесно на Земле и в мире Божьем». В этот момент он очнулся и только тогда понял, что все это привиделось ему во сне…

После сна щемящее чувство тревоги не покидало Полякова весь день. Сон мешал ему собраться с мыслями и на другой день. Придя на работу, он начал просматривать поступившую с утра служебную почту. Но на ум ничего не шло. Отодвинув в сторону лежавшие перед ним документы, он вышел из-за стола и с понурым видом направился к окну. Откинув занавеску, прижался лицом к стеклу и стал смотреть вниз на проходящих мимо людей. Будто привлекаемые какой-то неведомой силой, они то и дело оглядывались на его окно: одни, как ему казалось, укорительным, другие — беглым уничтожающим взглядом. Некоторые, увидев его в окне, словно приходили в замешательство и ускоряли шаги, поправляя на ходу галстук или шляпу. Поляков понял, что его душевное состояние через